Охотник был не в силах убить се. Он склонился над капканом и увидел, что она смотрит ему в глаза. Ее мех был испачкан кровью, красной, словно маки. Он протянул руку и погладил ее, зная, что она не сможет дотянуться до него зубами.
— Давай, дружок, — произнес он. — Беги на волю. Я тебе ничего не сделаю.
Он раскрыл капкан ножом, обернувшись через плечо, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает.
Несколько мгновений победительница и пленник смотрели друг на друга. В этом взгляде было все: благодарность, любовь, торжество — и зависть.
— Как бы я хотел быть на твоем месте, — произнес пленник. — Как бы я хотел скрыться в этом огромном безмолвном лесу и добраться до дальних гор.
Лисица не ответила, но помедлила еще секунду; ручеек алой крови из раны струился по земле.
— Что ты хочешь мне сказать? Что и мое время придет? Что и я в один прекрасный день вырвусь на свободу?
Лисица запрокинула голову и завыла, подзывая своих сородичей, притаившихся среди сосен. Потом она высунула язык, лизнула руку охотнику, повернулась и побежала по снегу, туда, где занималось морозное сибирское утро.
Казалось, будто в сумерках Саттон становится больше, — по крайней мере, Горация Уэбб Уэстон всегда так считала. Крылья замка удлинялись из-за теней, а громада Большого Зала заслоняла собой полнеба. Но на сей раз Горация решила не поддаваться иллюзии и не считать замок таким уж огромным и всемогущим. Она обнаружила, что на сей раз Саттон вызывает у нее еще большую ненависть, чем когда-либо, и ей не хотелось, чтобы кузен Фрэнсис приезжал: тогда она смогла бы сократить свой визит и скорее вернуться в милый Лимингтон.
Но оказалось, что Фрэнсис уже приехал и с любопытством расхаживает по дому, восклицая от удивления и цокая языком. Точь-в-точь, как медведь, изучающий горшок с медом. Эта мысль заставила Горацию улыбнуться: на такой мальчишеский энтузиазм невозможно было смотреть без смеха.
— Старый Баронский Зал — просто чудо! — радовался Фрэнсис. — Потрясающе! Клянусь Юпитером, леди Горация, я страшно хотел бы увидеть этот замок в его былом великолепии. Мне кажется, что мой дедушка в недобрый час разрушил башню и ворота.
— Но они и так уже почти разрушились!
— Все равно. Я считаю, что старину нужно сохранять, если есть хоть малейшая возможность. По моему мнению… — он понизил голос, — он был такой же варвар, как Оливер Кромвель.
Горация расхохоталась:
— Ах, кузен Фрэнсис! У вас такой серьезный вид, когда вы говорите о подобных вещах!
Фрэнсис был польщен ее улыбкой и продолжал:
— Да, я говорю серьезно. Если бы Саттон принадлежал мне, я бы его реставрировал. Конечно, если бы у меня были на это деньги. Горация вздохнула:
— Да, боюсь, что денег в семье Уэбб Уэстонов не водится.
Кузен Фрэнсис рассмеялся басом:
— Есть способы добыть деньги, кузина Горация. Есть способы.
Она непонимающе взглянула на него:
— Что вы имеете в виду?
Но он промолчал, ограничившись тем, что прижал к носу указательный палец и напустил на себя таинственный вид.
— Если вы думаете, что я могу продать его, то вы заблуждаетесь. Дядя Томас Монингтон категорически против этого.
Кузен Фрэнсис с видом невинной овечки произнес:
— Давайте больше не будем об этом говорить. Сменим тему. Вы собираетесь посетить Всемирную выставку?
Горация улыбнулась:
— Конечно, да. Думаю, такой день ничто не сможет испортить.
— Абсолютно ничто.
Но кузены не учли одного обстоятельства. 27 июня 1851 года — в день, когда они собрались посетить удивительную выставку, размещенную в Гайд-парке в просторном дворце из железа и стекла, — наступила страшная жара. Еще в поезде Горация, Ида Энн и кузина Анни, одетые в многоярусные юбки, буквально начали таять.
Горация чувствовала, что этот тропический зной придает всему происходящему атмосферу нереальности — словно во сне. Она даже почти вспомнила, что в каком-то давнем сновидении она побывала в этом самом месте в сопровождении такого же душевного и жизнерадостного спутника.
Но ни жара, ни странные ощущения не могли отвлечь внимание Горации от сверкающего хрустального дворца, возвышавшегося над деревьями и домами со своими прекрасными нефами и трансептами, концертными и хоровыми залами, не говоря уж о редкостных по красоте диковинах, доставленных сюда из всех уголков Британской империи и островов.