— Я не историк. Мои коллеги, возможно, почувствуют себя оскорбленными до глубины души из-за того, что гуманитарий вторгся на их поле, и будут лаять, как собаки, выгоняя меня на мою территорию.
— Точно так же и на АЗИ, — вставил Николо. — У нас был инженер, Гвидо Кастильоне. Возглавлял отдел технического контроля и пытался контролировать все, проводя проверки везде, во всех цехах. Это, конечно, правильно, вылавливать ошибки на самой ранней стадии. Но начальники цехов, вроде Кортезе из корпусного или моего босса из пропеллерного, Гаравильи, устроили против него заговор. Нельзя отнимать хлеб у другого, так мой отец говорит. Короче, Гвидо Кастильоне больше не работает на АЗИ. То же самое с помощниками. Если кто-то должен подметать и увидит другого с метлой, заказывай панихиду.
— Да, и мы такие же, — кивнул старик, — только у нас панихида — слова, которые говорят за спиной. У историков свой метод, как в любой профессии, и они ревниво его оберегают, однако «Илиада» посрамит любую историю Греции, а Данте на голову выше всех медиевистов, вместе взятых. Разумеется, медиевисты этого не знают, в отличие от всех остальных. Как путь, ведущий к истине, точность и методология по большому счету в подметки не годятся проницательности и вдохновению. Я не собираюсь утверждать, что мои слова — истина в последней инстанции, история — не моя профессия, но у меня есть кое-какие представления о временах, свидетелем которых я стал. Прости меня, если я буду говорить не столь мудрено и тонко, как бы мог.
— Что? — переспросил Николо.
— Это было вступление, предупреждающее, что данная тема лежит за рамками моей профессиональной компетенции.
— Вы с ума сошли! Перестаньте извиняться, — воскликнул Николо. — Вы не сделали ничего плохого. Просто расскажите мне историю. Я так и вижу, как вы заказываете хлеб и кофе. Подходите к человеку, стоящему за прилавком, и говорите: «Простите. Я не пекарь и приехал не из Бразилии. Более того, я не работаю в ресторане, но, хотя я и не принес с собой микроскоп, пожалуйста, вы можете дать мне капучино и рогалик?»
Алессандро кивнул.
— Ты прав. Причина моих колебаний — не мои академические манеры. Я никогда не придавал значения академическим манерам. Все потому, что однажды события обрушились на меня гигантской волной, лавиной, и долгое время я находился словно в забытьи, не мог ни двигаться, ни говорить, а мир проходил мимо меня. Но теперь это позади. Я просто расскажу тебе историю войны. Не буду отклоняться от цели. Обо мне в ней не будет ни слова.
— Хорошо, — кивнул Николо. — Я слушаю. Начнете, когда сочтете нужным.
— Хотя Италия с трех сторон ограничена морем, а на севере — горами, — начал Алессандро, — и хотя наша древняя история — иллюстрация к успеху централизованной власти, эта страна — пример разделения и раздробленности. Конечно же, для искусства и развития души нет ничего лучше множества отдельных и неприступных замков. Разнообразие, чувство перспективы, наблюдательность, характерные для такой среды, привели к достижениям, каких не сыскать нигде в мире. Но вот политический аспект — совсем другое дело.
Николо слушал внимательно, изо всех сил пытаясь понять. Никто и никогда не говорил ему ничего подобного.
— Парадоксально, но страны с открытыми и уязвимыми границами — Франция, Германия, Польша, Россия, Венгрия, — где население не было однородным по языку, национальности, религии, нашли в себе силы и средства, чтобы объединиться и действовать как нации, гораздо раньше, чем мы. Возможно, потому что их подталкивали к этому именно различия, которые им пришлось преодолевать. Мы были и остаемся политически слабыми. Их политика в отношении других стран оставалась достаточно постоянной в силу внутренней политической гармонии, мы же всегда напоминали семью, которая ждет гостей, а ее члены ссорятся до того самого момента, как эти гости постучат в дверь. А если гости приходят с дурными намерениями? Как ведет себя семья перед лицом угрозы? Если гости с мечом в руке, семья забывает про внутренние раздоры и сражается как единое целое. Девятнадцатый век, однако, по праву считается веком дипломатии. Сложилась прекрасная система — или могла бы сложиться, если б не рухнула в девятьсот четырнадцатом, — когда никто ни на кого не шел с мечом. Государства действовали тоньше. Входя в дверь, они осматривали все, что есть в доме, но вели себя как воры, нацелившиеся на драгоценности, а не как вандалы. В атмосфере международной корректности мы находились в крайне невыгодном положении, потому что не было сколько-нибудь серьезных угроз, способных отвлечь нас от внутренних распрей.