Потом адвокат Джулиани поднял сына.
— Мы уезжаем утром. — И унес мальчика в их комнату.
Там сразу уложил Алессандро в постель и укрыл одеялом. Говорили они шепотом.
— Все в порядке, — успокоил отца Алессандро.
— Это была не моя рука, — извинился его отец. — Я испугался того, что они могли с тобой сделать. Они не такие, как мы.
— Я знаю, — ответил Алессандро.
— Ты должен понять, — в голосе отца слышалась мольба. — Я никогда не бил тебя прежде и не буду бить в будущем. Солдаты были вооружены. С примкнутыми штыками. Эти люди сурово наказывают своих детей. Я не хотел тебя бить…
— Я знаю, — ответил Алессандро, прикоснувшись к лицу отца, как отец часто прикасался к его. И хотя он смотрел на адвоката Джулиани, перед его глазами в солнечном свете вращалось колесо — почти по собственной воле.
— Папа, когда мы завтра уедем, колесо будет вращаться, да?
— Какое колесо?
— Канатной дороги.
— Да, оно постоянно вращается.
— Даже если мы этого не видим? Даже если нас здесь нет?
— Разумеется. К нам оно не имеет никакого отношения.
— Даже если мы умрем?
— Да.
— Тогда, папа, я не боюсь смерти, — заявил Алессандро.
— С вами все в порядке? — спросил Николо. — Мы здесь уже не один час. Луна начала садиться. Может, нам лучше пойти, если только вы не хотите поспать.
— Помоги мне встать, — попросил старик, — и мы пойдем.
— О чем вы задумались? — спросил Николо, когда они спустились на дорогу. — Я видел, что вы не спите.
— Да, я не спал. Думал о том, что случилось давным-давно.
— О чем именно?
— О том, как история, география и политика влияют на любовь. И как она, в свою очередь, влияет на них.
— Звучит как-то расплывчато. Я хочу сказать, на эту тему есть не одна сотня историй, правда?
— Правда.
— И тут даже не надо ничего особо выдумывать, так?
Алессандро закрыл один глаз, наклонил голову почти как бык.
— Пожалуй, синьор Самбукка.
— А какова настоящая история? Я спрашиваю, о чем вы думали, а вы говорите мне про историю, географию, политику, любовь. Я же хочу знать, что случилось и с кем. Разве этого недостаточно?
— Достаточно, если тебе семнадцать и большая часть жизни впереди, а когда остается гораздо меньше, чем уже прожито, пытаешься докопаться до сути. Иногда удается, иногда — нет. Я думал о своем отце. Мне следовало больше и чаще его успокаивать. Однажды он ударил меня на глазах австрийских солдат и ужасно огорчился, не только тогда, но и до конца жизни. Он считал, что предал меня. Я так и не смог его переубедить.
— Они его заставили?
— В каком-то смысле.
— Вам следовало их убить.
— Я и убил. Только чуть позже.
— Как вы это сделали?
— Сделал что?
— Убили.
— Стрелял по ним из винтовки, а в ближнем бою пускал в ход штык.
— Господи! — У Николо округлились глаза. — Как-как вы это делали? Как вы их убивали?
— Боюсь, не смогу утолить твое любопытство.
— Почему? Вы же не единственный, кто воевал.
— Ты все говоришь правильно, но я выжил. И это ставит меня на более низкую ступеньку.
— Более низкую?
— Более низкую в сравнении с теми, кто погиб. Это была их война — не моя. Я сумел вернуться, оставить ее за спиной. Хотя Бог уберег меня, лучшие истории — их, но они оборваны. Настоящая история войны — совсем и не история: тьма, горе, молчание. Все эти истории о дружбе и доблести вызваны тем, что их-то и недоставало. В армии меня всегда окружали тысячи людей, и при этом я постоянно ощущал одиночество. Все мои друзья погибали. Если описывать увиденное на войне, ты узнаешь ее с точки зрения выживших, а это только малая часть правды. В полной мере правду оценили лишь те, кто не вернулся.
— Тогда расскажите хоть малую часть правды, — попросил Николо. — Иначе я не узнаю ничего.
— Времени, за которое мы дойдем до Сант-Анджело, не хватит даже на малюсенькую часть правды, — отрезал Алессандро.
Они спускались в вытянутую долину. Полная луна опустилась к самому горизонту, чуть ли не цеплялась за иззубренный горный гребень, светилась перламутром, отливающим голубизной, словно предвещая рассвет.
И хотя луна вскоре исчезла за гребнем, большую часть мира она продолжала освещать, хотя путники теперь шагали в полной темноте. Алессандро начало трясти от усталости. «Как глупо, — подумал он, — отправляться в такую экспедицию». Силы заканчивались, а Николо шел быстрым шагом, не догадываясь, как сложно старику держать такой темп. И все-таки, возможно, благодаря тому, что мир над ними заливал мягкий белый свет, он держался, надеясь, что силы вольются в него, пусть он этого и не заслуживает, как уже неоднократно с ним бывало.