— Ты что, не можешь нанять писца? — сердито спросил Алессандро.
— Писцы — не мотыльки, — возразил отец. — Они осторожны и неповоротливы. Я никого не смогу нанять меньше чем на три месяца, да и на поиски уйдет еще два.
— У меня какая-то беда с рукой, — пожаловался Алессандро. — Стоит немного пописать, и она вдруг холодеет или становится очень горячей. Мне кажется, это паралич или начало какой-то ужасной болезни…
— Скорее всего, с наконечника пера стерлось золото. Принеси-ка ручку. Орфео посмотрит: он специалист.
— Но сегодня я хотел поехать в Браччано и поплавать в озере.
— Сегодня ты должен заменить Умберто.
— Я бы предпочел как-то этого избежать.
— У тебя нет выбора.
— И все-таки я бы предпочел избежать.
Отец вышел из комнаты.
— «У тебя нет выбора! У тебя нет выбора!» — повторил Алессандро. И хотя первый раз он надел штаны задом наперед, за пять минут успел умыться и побриться, после чего спустился вниз, одетый как адвокат: костюм, галстук, жилетка.
— Завтрак! — воскликнул он, когда отец повлек его к двери.
— На работе, — отрезал адвокат Джулиани. Они спустились с Джаниколо по лабиринту троп, улочек, лестниц. И скоро добрались до Трастевере и продолжили спуск по крутым и крошащимся лестницам, погибели для стариков, стылым январским утром они могли отправить в мир иной даже таких осторожных и проворных созданий, как дворовые коты.
Алессандро с отцом быстро спускались по склону, прислушиваясь к эху своих шагов, и чуть не бежали на ровных участках в Трастевере. Миновав мост через Тибр, влились в поток мужчин, спешащих на работу и не обращающих внимания на утренний свет, расцвечивавший мраморные дворцы, заливающий парки и идеально спланированные площади.
— О чем ты думаешь, когда идешь по городу утром? — спросил Алессандро отца.
— О многом.
— Ты думаешь о самом городе?
— Нет. Раньше думал, но у меня есть работа, и она давно уже моя хозяйка. Работа — это огромная змея, которая обвивает тебя с головы до ног. И как только это произойдет, вся твоя жизнь — борьба, о беззаботной юности можно забыть. К примеру, нет времени подумать о городе, даже когда идешь по нему.
— Если только он не становится твоей профессией.
— Тогда ты архитектор и все время думаешь о том, как найти клиентов.
— А если выбранная тобой профессия — смотреть на вещи, которые окружают тебя, видеть их красоту, видеть их сущность, находить в мире наполняющую его истину.
— Тогда тебе надо быть богатым.
— А как насчет профессорской кафедры?
— По какой дисциплине?
— Эстетике.
— Эстетике? Это нелепо. Ты будешь двадцать пять лет жить рабом. Советую выбрать церковную карьеру.
— Лучше умереть, чем жить без женщин, — возразил Алессандро.
— Как насчет армии? — спросил его отец. — По мне, так университеты — та же армия. Разница лишь в том, что там офицеры не носят знаков отличия на форме: они пишут их после фамилии и объявляют, если собираются произнести помпезную, сладкозвучную и занудную речь.
— Армии? — переспросил Алессандро. — Армия убивает людей!
Адвокат Джулиани пристально посмотрел на сына.
— Прошли какие-то реформы, о которых я не слышал? Или ты не знаешь, что армия убивает только тех, кто в ней служит? Наша армия в последнее время состоит исключительно из святых и мучеников. Они идут в бой и не возвращаются, а противник удерживает свои позиции. Обвинять их в убийстве — клевета.
— Брат Лиа служит в армии. Вроде бы компетентный офицер.
— Лиа?..
— Лиа Беллати.
— Понятно. И сколько ей лет?
— Моего возраста, плюс-минус.
— А сколько лет ее брату?
— Тридцать.
— В каком он звании?
— Капитан.
— Впечатляет, — кивнул адвокат Джулиани. — Он носит шпагу и ходит в великолепной форме. — Адвокат остановился посреди улицы — кареты объезжали их с обеих сторон, — и посмотрел сыну в глаза. — Ты можешь уважать капитана, но представь его себе в залитой кровью форме, посиневшим трупом, брошенным на поле боя. И чего ради? Обычно по ничтожному поводу, а то и вовсе без повода. В любом случае в армию идти нельзя. Это ясно?
— Я и не собираюсь в армию! Это ты сказал, что армия лучше университета.
— Лучше.
— Так что же мне делать, становиться адвокатом?
— А ты не хотел бы быть преуспевающим адвокатом?
— А ты? — мгновенно вырвалось у Алессандро. С намеком, что о его успехах говорить не приходится. Алессандро хотелось уколоть отца, и он своего добился, но отец сразу же его простил, зная, что себя Алессандро может не простить никогда.