Выбрать главу

— Немцы — да, но не мы.

— Итальянцы не играют на пианино?

— Есть разные степени сочувствия. — В голосе Орфео слышалась паника, тело и лицо дергались. — Вдруг они ворвутся сюда, лопоча на своем варварском языке, словно мартышка, давящаяся апельсином. Иногда мне снится, что немец смеется надо мной, потому что я такой коротышка. Смотрит на меня и тычет пальцем, а его рот сворачивается, как свиток. «Ты такой низенький! — говорит он. — Какой у тебя рост, один метр?» Но я все держу под контролем. Просто не обращаю внимания. Полностью владею ситуацией. Я вижу этот сон каждую ночь. Эти люди высокие, но они безумцы. Поэтому они говорят так, будто им делают операцию без наркоза.

— Мне не кажется, что у них ужасный язык, — возразил Алессандро. — Он такой же красивый, как наш, ну, почти.

— Не отдавай Венецию этим выпивохам.

— И не собираюсь.

Орфео согнул руки, сжал кулаки.

— Будешь сражаться?

— Сражаться с кем?

— С немцами, вот с кем!

— Войны не будет.

— А если все-таки случится?

— Никаких немцев, кроме туристов, здесь никогда не будет!

— Из-за таких людей, как ты… — В голосе Орфео слышалось неприкрытое отвращение. — От Рима остались одни руины. И так уже тысячи лет.

— Почему? Потому что я не убиваю туристов?

— Нет, из-за слонов.

— Слонов?

— Римляне чувствовали себя в безопасности, потому что слоны жили по другую сторону моря, но Ганнибал оказался умнее. Он кормил слонов виноградом и медом, пока они не раздулись, как бочки, а потом в Сеуте заманил их в воду, говоря: «Давайте немного поплаваем», — и течение отнесло их к Испании, где они вышли на берег. — Он повернулся к усатому писцу. — Разве это неправда?

— Не знаю. Меня там не было, — ответил писец.

— Ах! Вы оба трусы. — Орфео покачал головой. — И вот для двух трусов два факта. Они уже покорили Италию: Милан, Венецию, Фиренцу, Болонью и Геную. Осталось только официально это признать. И люди, которые смогут их побить, — это те, кто прошел необходимую подготовку и готов сражаться до последнего.

— Это три факта, — встрял в разговор еще один писец.

— И что? Кто ты такой, чтобы придираться к цифрам? Я не могу разобрать твои пятерки: они все кажутся шестерками.

Писцы заспорили. Алессандро вернулся к португальскому контракту, думая о слонах, выбирающихся из моря на южное побережье Испании. Австрийцы, конечно, располагают боевыми кораблями в Средиземном море, впрочем, они могли бы просто спуститься из Тироля без всяких слонов, но сейчас царит мир, можно не думать о войне, никто не требует от него погибнуть во цвете лет. История осчастливила его таким подарком, и он испытывал глубокую благодарность, отказываясь даже представить себе войну. Ничто не ограничивало его свободы, и он это знал.

В одиннадцать появились певцы. Не африканцы. Не ангелы, но пели они хорошо, и время до перерыва на обед пролетело незаметно. Ровно в час дня, когда женщина закончила последнюю арию, двери и окна, выходящие на площадь, открылись, и на брусчатку посыпался быстрый и шумный серебряный дождь.

* * *

Вся жизнь Алессандро прошла в лоне семьи, и любой выход в свет был для него серьезным испытанием. Никчемные разговоры, пустая болтовня, беседующие люди, чьи глаза при этом бегают по комнате, словно у охотников на птицу, мучительная тяжесть иерархии, богатства, манер, необходимая, чтобы вечер прошел без неприятных инцидентов, утомляли и ужасали, точно битва. И хотя в битве Алессандро никогда не участвовал, он тем не менее знал, что предпочел бы ее воротнику и галстуку, стягивающему шею, танцам с уродливыми женщинами и сахарной пудре, усыпавшей брюки.

Приглашение было запечатано сургучом и перевязано шнурком, вроде тех — конечно же, более толстых, — которыми в дорогих отелях подвязывают гардины в обеденном зале. Бумага напоминала белую кожу, на лежащей внутри карточке приглашение было напечатано выпуклыми черными, золотыми и красными буквами и украшено гербом Габсбургов. Синьора Джулиани целый день боролась с собой, чтобы не вскрыть конверт.

— Что это? — спросил Алессандро.

— Вскрой, — потребовала мать.

— Позже, — отмахнулся Алессандро, которому иной раз нравилось все делать наоборот.

— Наверное, это письмо твоему отцу. Если ты его не вскроешь, это сделаю я. Наверно, тут что-то важное.

— Вскрою попозже, если позволишь, — ответил Алессандро. — Я весь день писал — португальский контракт на тридцати шести страницах — и устал. Письмо подождет до утра. Нет сомнений, там нет ничего экстраординарного.

Он вошел в свою комнату, спокойно закрыл дверь и вскрыл письмо с такой скоростью, словно в нем содержался последний глоток живительного воздуха, остававшийся на Марсе. Его превосходительство барон Золтан Кароли, полномочный представитель и чрезвычайный посол Австрийского императора, выражал желание видеть Алессандро на званом обеде через неделю во дворце Венеции, где размещалось посольство Австро-Венгрии.