Когда Изабель и Жанетт дважды вспомнили пекарню и три раза кафе, в котором сидели с подругами и пили вино, они повернулись к Ариан, чтобы та напомнила им о чем-то еще, доказав, что Экс — превосходный город, достойный того, чтобы они вновь и вновь вспоминали о том, как пребывали в нем.
Ариан пыталась, но безрезультатно.
— Мне нравится освещение в Эксе, — наконец нашлась она, но голосу недоставало эмоций. — И поля. В последнее лето мы с отцом гуляли по полям каждый день… почти каждый день.
Обычно молодежь не касалась родителей в разговоре. Их вспоминали лишь затем, чтобы солгать об их мифических подвигах в молодости или чтобы вскользь намекнуть на их богатство и знаменитостей, с которыми они на короткой ноге.
— И о чем же вы говорили? — поинтересовалась Жанетт.
— Обо всем, — ответила Ариан, ей было всего шестнадцать, и, хотя она понимала все, что понимал Алессандро, сформулировать многое у нее еще не получалось. И вообще, болтать она не любила, становилась разговорчивой, только переходя с языка на язык.
— Например? — спросила Изабель.
— О моей матери, — ответила Ариан.
Зная, что мать Ариан умерла, Жанетт и Изабель поняли, что зашли в тупик.
Они шли дальше, все трое отчаянно отыскивая тему для разговора, и в этом Ариан не отставала от подруг. Любовь к матери переполняла ее и теперь, как это часто бывало: досужие разговоры, прогулка вокруг фонтана, платье, устремления, честолюбивые замыслы, — все, чего она хотела от жизни, казалось предательством. В случайной проверке верности любовь к матери вытеснила все, ослепила по отношению ко всему остальному.
Она чувствовала, как мир отступает, и знала, что он может исчезнуть окончательно, а она останется лишь с любовью к женщине, которая умерла четыре года назад, а умирая, горевала, что покидает свою семью навсегда, но при этом и радовалась, что умирает именно она, а не муж или дочь.
Алессандро огибал фонтан с той же скоростью, что Изабель, Жанетт и Ариан, поэтому они друг друга не видели: точно Земля и ее двойник, движущиеся по одной орбите по разные стороны Солнца. Но в тот момент, когда три голоса певцов слились в один, еще более прекрасный, он вдруг развернулся на каблуках и зашагал в обратном направлении.
А когда поднял голову, увидел, что перед ним стоит юная девушка в слезах.
В январе 1911 года в библиотеке в Болонье, где по большей части занимался Алессандро, часто стоял такой холод, что изо рта шел пар. Однажды во второй половине дня, где-то за час до наступления темноты, лишь несколько студентов еще оставались в читальном зале, таком огромном, что большая печь, топившаяся дровами, согревала лишь воздух под потолком. Поджав ноги, чтобы сохранять тепло, и застегнув воротник доверху, Алессандро склонился над шестью книгами, разложенными на длинном столе. Он часто читал одновременно полдюжины книг — не потому, что ему так нравилось, но чтобы сравнивать аргументы и выводы, потому что, как выяснялось, и шесть субъективных, иногда в чем-то противоречащих друг другу точек зрения укладываются в рамки истины, и если аргументы заканчивались у одного, падающее знамя подхватывали другие. Алессандро изучал книги, как показания свидетелей, и, хотя ему приходилось постоянно листать страницы туда или обратно, чтобы сопоставить те или иные утверждения, эта техника приносила немалые дивиденды, и итог от сложения зачастую оказывался больше суммы.
Но чтобы читать шесть книг одновременно, требовалось с головой уходить в учебу, и на светскую жизнь времени просто не оставалось. Друзей он мог пересчитать по пальцам, а если о нем вспоминали, то полагали эксцентриком. Собственно, он постоянно балансировал на грани исключения из университета. Он никогда не стеснялся вступить в спор с профессором, исполненный уверенности, что главный довод — истина, а не статус участника дискуссии. «Если хочешь высоко подняться, у тебя есть единственный шанс, — говорил отец. — Держись обособленно, ничего не бойся и трудись в поте лица».
— Вы Джулиани? — донесся голос с другой стороны раритетного стола, за которым работал Алессандро, но такой тихий, что Алессандро его не расслышал.
— Джулиани?
Алессандро поднял голову. Напротив сидел человек, который выглядел как англичанин, но говорил на безупречном итальянском.
— Да.
— Вы знакомы с Лиа Беллати?
— Да.
— Между вами что-то большее?
— Большее, чем что?
— Не спрашивайте о том, что и так знаете. Одному человеку в Болонье, знакомому с ее семьей, грозит беда. Поможете? Друзей у него мало, и новый друг может оказаться весьма кстати.