— Не могу доподлинно сказать, — говорит цыган, переминаясь с ноги на ногу. — Тот был как будто не горбатый как этот парняга.
— Ну я вижу, что это он. Ты ступай себе с Богом, а я расскажу его хозяину про эту проделку и он будет строго наказан.
— А собаку как же? Может-быть вы сами купите ее, милостивец, мы уступочку сделаем, — говорит цыган.
— Убирайся по добру поздорову. Собака твоя никому ненужна, — сурово глядя, говорит цыгану купец.
Пошел цыган, ругая Яшку, а купец действительно сообщил Фоме Семеновичу Яшкину проделку, а тут кстати пришли к нему в лавку и татары жаловаться, что Яшка загнал в их лавку свинью, во время их отлучки, и она перепортила много товару.
Выслушал Фома Семенович всех челобитчиков и приказал своим приказчикам не давать Яшке целые сутки никакой пищи и на ночь запереть его в лавке, а если он наделает там беспорядок с товаром, чтобы об этом ему доложили, и он с ним расправится уж как следует. Яшка преспокойно выслушал Фому Семеновича и даже, отвернувшись от дяди, засмеялся, довольный, что ему не дорого обошлись все жалобы на него. Это взорвало Фому Семеновича, он покраснел от злости и сказал старшему приказчику:
— Завтра ты приведешь его после обедни домой и отвезешь в деревню, где сдашь с рук на руки волостному старшине, а я приготовлю письмо.
С этими словами Фома Семенович видимо раздосадованный, вышел из лавки и придя домой ничего не стал говорить жене о своих намерениях, а только всю остальную част дня и вечер был, как говорится, не в своей тарелке.
На другой день с утра он вышел из дому и вернулся только после обедни, приведя с собою мужичка из той деревни, которая была родиной Яшки. Этот крестьянин пожелал взять Яшку к себе в работники, не видя даже его в глаза, но он полагался на слово Фомы Семеновича, которого знали давным-давно.
В скором времени старший приказчик Фомы Семеновича привел Яшку, сморщившего свою физиономию, что, конечно, разжалобило Марфу Степановну, а дядя оставался непреклонным. Обратясь к супруге, он сказал:
— Покорми там, Марфа, Якова и его будущего хозяина, да собери там все, какое есть имущество Яшки, пусть берет с собою.
— Что же это такое, Фома Семенович? Неужто Яшу в деревню отправляешь? Пропадет он там!
— Я своему слову господин. Изволь делать, что велю. Пора и меру знать…
Со слезами на глазах вышла Марфа Степановна, приказала кухарке дать обед, а сама принялась собирать Яшкины вещи.
Через полчаса крестьянин уже увез Яшку, который хладнокровно расстался с семьею дяди. Но по отъезде его Фоме Семеновичу взгрустнулось. Стал он перебирать в уме своем все проказы племянника, из коих большинство были извинительны и стало ему жаль Яшку, а тут как на грех, супруга его стала ныть, что нужно бы подождать, что Яшка, за последнее время начал понемногу исправляться.
— Ну вот посмотрим еще, что люди скажут. Пусть он поживет, да нужду увидит, скорее образумится. Тогда можно будет опять взять к себе, дело ему нашлось бы.
— Твоя воля, Фома Семенович, а я бы ни в жизнь не согласилась отдать его в люди… Что скажут добрые люди?..
— А пусть себе говорят, коли есть у них на то охота. Небось и не скажут потому что его, почитай, весь город знает. Я боюсь, что его хозяин, в самом скором времени спокается и станет просить, чтобы я взял его обратно.
Все это Фома Семенович, говорил больше для того, чтобы успокоить жену, да и самого себя, а на самом деле ему жаль было Яшку. С нетерпением ожидал он следующего воскресенья, когда должен был приехать на базар хозяин Яшки.
Пришло воскресенье. Фома Семенович не вытерпел и пошел прямо от обедни на базар, чтобы отыскать крестьянина и расспросить его о том, как ведет себя его новый работник. Это удалось ему сделать очень скоро. Крестьянин издали увидел Фому Семеновича и стал ему махать шапкой. Подошел Фома Семенович и первым его вопросом было:
— Ну, как там поживает у тебя мой племянничек?
— Благодарение Богу. Я им очень доволен, не знаю, что будет дальше? Послушен он, проворен и понятлив. Малость с ленцой, да ведь нельзя же прямо с легкой работы, да на нашу тяжелую, крестьянскую. У другого и силушки, пожалуй, не хватит, а он ворочает за любезное дело.
— Очень рад я. Так-то лучше. Стало-быть понимает, что в чужих людях не будет повадки шалостям. Ну, а ничего еще не спроказил на стороне?
— Ни Боже мой! Ведет себя, как красная девица, ото всех сторонится…
— Дай Бог. Мне, как родному дяде, желать ему зла нет расчета. Если парень выровняется, я его не оставлю в будущем. Заходи ко мне, Терентий Иванович, чайку попить, — сказал Фома Семенович, прощаясь с крестьянином.