Из всех учителей Калеба этот был самым несносным. Перед тем как попасть к нему, мальчик успел побывать в учениках у сапожника, плотника, часовщика, свечных дел мастера и еще у кого-то. Он нигде не задерживался, пока два года назад не попал сюда.
Кроме работы у игрушечных дел мастера, Калеб еще кое-где крутился: доставлял посылки, записки, помогал торговцам на рынке, делал покупки для одной пожилой женщины, читал книги одному ослепшему старику-генералу. Когда он возвращался домой – а домом ему, его матери, старшей сестре Марии и двум младшим сестренкам Бэти и Кэти стал чердак одного сердобольного горожанина, которому отец Калеба спас ногу, – он забивался в свой уголок и мастерил что-то из того, что мастер Крюгер презрительно называл мусором. Получались разные безделушки – шкатулочки, маленькие куколки, коробочки с секретиком. Создатель относился к своим творениям крайне придирчиво: тут скол, там криво, здесь краска потекла, а в этом месте не состыковались детали… Калеб досадовал на свою неловкость, стыдился своих бесконечных провалов и складировал неудавшиеся вещички в ящике рядом с кроватью, которой служил соломенный матрас. Делать подарки родным на Рождество мальчик начал еще летом, он трудился полгода и завтра собирался сделать сюрприз своей семье, но все еще сомневался, достаточно ли хороши получились шкатулки для старшей сестры и мамы и куколки для Кэти и Бэти.
За окном было темно, впрочем, и днем-то светло не было. Скоро Рождество, но вместо снега под ногами слякоть, а на город падает что-то мокрое и невразумительное, вместо звезд – затянутое тучами небо. В стекле отражались огонек лампы, игрушки, пыхтящий Этьен, сам Калеб. Рядом с крепко сбитым внуком кукольника Калеб казался совсем заморышем – худой, выросший из своей одежды, бледный, с большими темными глазами, лицо асимметричное, тонкий нос, тонкие черные брови, торчащие скулы, ни тени улыбки. Знакомые часто говорили, что Калеб невероятно похож на отца, но мальчик не знал, так ли это. Он совсем не помнил папу. Тот был врачом и погиб на войне, а его портрет сгорел вместе с книгами… вместе с библиотекой… вместе с домом. Даже младшенькие Кэти и Бэти помнили отца, рисовали его портреты, а Калебу словно отшибло какую-то часть души, где хранилась память об отце. Сколько ни силился, не мог вспомнить. И мальчику все казалось, что он чем-то провинился перед отцом, что стоит только его вспомнить, и все наладится, все будет по-другому. Но в снах и воспоминаниях вместо лица родного и любимого человека – дыра, темное пятно…
Этьен тем временем решил посмотреть, над чем работает Калеб, и подошел к нему. Калеб напрягся, потому что от младшего Крюгер можно было ожидать чего угодно: обидного слова, тычка, он мог запросто испортить готовую работу… Этьен тупо смотрел какое-то время на детали, а затем вознамерился одну из них потрогать. Калеб даже возразить не успел. В итоге на невысохшем лаке остались три отпечатка толстых пальцев. Калебу даже показалось, что запах яблочного сока с этих пальцев перебил запах лака.
– Странное что-то, – изрек Этьен, прихватил одного солдатика и соизволил наконец-то покинуть мастерскую.
– Я думала, он никогда не уйдет, отвлекает только… – пожаловалась Аника, – если я не дошью этот наряд, старый Крюгер мне ничего не заплатит, и тогда – никакого праздника.
***
Масло в лампе заканчивалось. Калеб дорассказал историю о крошке Цахесе по прозванью Циннобер и доделал всадника. Глядя на собранную игрушку, мальчик снова заметил эти три противных отпечатка. Сколько ни шлифовал, они все равно видны! И кажется, до сих пор пахнут яблоком.
Калеб пытался придумать, как избавиться от этого досадного недостатка, но ничего не приходило в голову. И вот в мастерскую пожаловал сам мастер Крюгер.
Шаркая ногами и громко сопя, ссутулившийся, с покачивающейся, как у змеи, головой, с тонкими трясущимися руками и при этом с неожиданно круглым животом, он приближался сквозь темную мастерскую к своим работникам-ученикам. От него пахло жареным мясом и вином. Аника в спешке дошивала кимоно. Когда Крюгер наконец вышел из темноты, наряд был готов, а Аника крутила японскую гульку черноволосой кукле.