— Через Танюшу? — улыбнулся Виталий.
— Так точно, через нее, — нисколько не смутился Владимир, продолжая беседовать с Орловым.
Их разговор прервал требовательный голос Иры:
— Довольно о метеорите… Попросим Катю спеть.
Катя согласилась, но сначала приготовила кофе, разлила по чашкам и села на свое место с гитарой. Она спела две песни, потом Виталий рассказывал что-то веселое, а Юрасов сидел, словно посторонний, терзал себя внутренним монологом: «Или у меня слишком рациональное мышление?.. Нет, не то. В конце концов, дело не в опереттах и не в этом сверхплотном теле. Человек может одно знать лучше, другое хуже. Главное — в самом методе накопления знаний. Каждому известно: человек живет не тем, что съедает, а тем, что переваривает. Это касается и духовной пиши… Я перечитал сотни различных книг, побывал на десятках концертов, встречался со множеством интересных людей, но из всего этого богатства впитал в себя, наверное, ничтожно мало, будто все добытые знания разваливались у меня, как сноп без перевязи… А может, я слишком бичую себя? Духовные ценности человека проявляются не в умении блеснуть ими в разговоре, а в самом человеке, в его отношении к людям и своим обязанностям…»
Последняя мысль, кажется, подсказала ему, почему сейчас он чувствует себя так неуютно среди этих хороших людей. «Мое сегодняшнее письмо… Что они подумали бы обо мне, прочитав его? Скорее всего, весело рассмеялись бы…» Ему захотелось, чтобы сейчас письмо лежало не в почтовом ящике, куда он поспешил бросить его, когда шел сюда, а на столе в его комнате, и он, вернувшись домой, смог бы порвать его, написать новое.
В мысленном споре с самим собой Юрасов не замечал, как поджались его губы, а между светлыми бровями набежала складка.
— Гриша, у вас плохое настроение? — услышал он вопрос Кати.
— Кое-что вспомнилось, — встрепенулся Юрасов, и черты его лица смягчились.
— Понимаю… Привозите быстрее жену. Мы тоже первое время жили на частной… Кстати, когда она будет собираться, попросите прихватить свежие журналы мод, сюда они редко доходят.
— Обязательно, — пообещал он, словно уже давно решил, что жене надо без задержки выезжать к нему, хотя несколько часов назад думал обратное.
Когда гости начали собираться домой, Виталий объявил, что на следующее воскресенье всех приглашает к себе. В это время Юрасов отозвал Владимира в сторону, спросил:
— Когда из села увозят почту?
— Утром.
— Ты не знаком с почтовиками?
— С Настенькой? А как же, знаком.
В другое время его «а как же» рассмешило бы Григория, а теперь он не обратил на это внимания и попросил Владимира задержать письмо, которое опустил в почтовый ящик. Владимир ответил: «Будет сделано», — и Юрасов был благодарен ему за деликатность: не стал расспрашивать, почему вдруг он обратился к нему с такой странной просьбой.
Теплый снег
С осенним призывом в автороту неожиданно для рядового Михаила Синева прибыл его двоюродный брат Григорий Хрусталев. До армии они жили в разных селах, виделись редко, но Михаилу казалось, что Гриша совсем не изменился: такой же молчаливый, круглолицый, малорослый крепыш. После восьмого класса он пошел работать в ремонтные мастерские совхоза, позже учился на курсах шоферов. Если когда и выдавалась встреча с Гришей, то разговора как-то не получалось: скажет пару слов — вот и весь разговор.
Прошлой весной Михаил приезжал к тетке попрощаться перед отъездом в армию. Не заходя в дом, заглянул в пристройку, где после работы в гараже Гриша часто мастерил что-нибудь. Он сидел с книгой на верстаке спиной к двери, поджав ноги калачиком. Рядом на клочке газеты лежала горбушка черного хлеба. Некоторое время Михаил смотрел, как он увлеченно читал. Книгу держал в левой руке, а правой машинально отщипывал от горбушки кусочки хлеба и посылал в рот. «Дома тебя не кормят, что ли?» — пошутил Михаил, здороваясь с ним. Гриша соскочил с верстака, скупо улыбнулся: «Хлеб? Это так… Вместо семечек. — Он глянул на часы и заспешил: — Извини, Миша, опаздываю». — «Куда?» — «Тут недалеко, к одной старушке надо наведаться». — Торопливо заправил рубашку в брюки и быстро пошел к воротам. От тетки Михаил узнал, что эта старушка — мать Гришиного приятеля, с которым он прежде работал в мастерских. Не повезло парню, третий месяц лежит в больнице, а мужчин в доме больше нет. Гриша помогает старушке по хозяйству, третий день копает огород. «За плату?» — спросил Синев. «Какая там плата!.. Да и зачем ему та плата? Живем, всегда бы так, в достатке…»