Максим во весь рост стоял рядом с Березкиным в бронетранспортере, смотрел через стекла противогаза на проносившуюся рядом стальную лавину. Вскоре танки вытянулись до темневшего вдали леса, рассекая оборону, заполнили долину грозным гулом вширь и ввысь, до холодной синевы ночного неба.
Солдатом быть не просто
Неподалеку от казарм учебного центра, меж стволов деревьев, поблескивает гладь лесного озера.
У той стороны запруды, где вода с шумом прорывается через металлическую решетку и бежит дальше извилистым ручьем, сидят три солдата. Один из них снял сапоги, опустил ноги в воду.
— Благодать!.. Холодная только, будто из родника.
— Много хочешь, Чайка, видно, забыл, что сентябрь уже хвост показал, — ответил сидевший справа плотный ефрейтор с крупными чертами простого лица.
— Забыть не забыл, Федя, а время в самом деле бежит галопом. Через месячишко тебе увольняться. Уедешь и нас забудешь.
— Что ты сказал? — Федор откинул Чайку на спину, навалился на него большим телом. — Повтори-ка свои зловредные слова.
— Кончай, Федя! — кричит Чайка и так бьет ногами по воде, что брызги обдают спину Федора, вода стекает по его шее на лицо Чайки. — Ой, отказываюсь от своих слов!
Федор отпустил Чайку, сел, вытирая шею носовым платком.
— Ну и здоров же ты… Зачем тебе столько силы?! Уступи мне немного.
— Сам добывай. Я тоже был не лучше тебя, когда пришел в армию. Рост большой, а мышцы слабые, и ключицы так выпирали, что на каждую свободно укладывал по кирпичу — не падали. Мышцы, Николка, наращивай спортом, от него и аппетит подскочит. И не кури. — Федор вырвал изо рта Чайки дымящуюся сигарету, кинул в воду. Тут же поднялся, некоторое время смотрел на торопливые струи ручья, потом бросил взгляд на часы и сказал: — Обувайся, через полчаса собрание.
Они шли к казарме, сохраняя свой обычный «боевой порядок», к которому давно привыкли: справа — механик-водитель Федор Ярославцев, слева — заряжающий Рукас Юцис, оба высокие, стройные, а в центре — маленький, верткий наводчик Николай Чайка. Юцис шагает степенно, говорит мало, зато Чайка то и дело рассыпает скороговорку, часто при этом забегая вперед, или тормошит друзей за рукава. В таком же порядке они стоят в строю, сидят на собраниях и ходят по городу, бывая в увольнении. Так же расположены их кровати — на флангах спят Ярославцев и Юцис, а между ними Чайка. Они настолько привыкли к такому порядку, что Чайка как-то заметил:
— Когда я оказываюсь с краю, чувствую себя неудобно, говорю нескладно и вроде бы теряю равновесие.
Танкисты собирались в Ленинской комнате на комсомольское собрание. Сегодня начиналась сдача Ленинского зачета.
После слова секретаря и выбора президиума первым назвали Федора. Он подошел к столу и неожиданно для всех вынул из кармана футляр, а из него — маленький портрет Ленина в коричневой, местами потрескавшейся тонкой рамке, поставил его на край стола президиума и заговорил:
— Этому портрету больше полувека. Дома он всегда стоит у нас на комоде, а когда мужчины уходят в армию, они берут его с собой. Мой отец служил с ним в армии, а дед в Отечественную войну все четыре года прошагал с ним до самого Кенигсберга. Вернулся с войны — опять поставил портрет на место, а когда я уходил в армию, передал его мне на два года… Лет десять назад я все приставал к деду заменить рамочку, а он — нет и нет. Как-то подвел меня к стене, где у нас издавна висит много фотокарточек, показал на красноармейца в буденовке, сидевшего с большой группой бойцов — среди них был и мой дед, — рассказал: «Вот он, Федя, в двадцатом году на съезд комсомола ездил от нашего полка. Ленина там видел. После, как вернулся в полк, все о Ленине рассказывал, ходил по ротам и рассказывал. Хорошо так, по-простому; грамота у него была маленькая, а слушали, скажу тебе, дай бог иному нонешнему оратору. Вот и портрет Ленина он тогда привез из Москвы». Я спросил: «Привез и тебе подарил?» — «Нет, не дарил он… Гражданская война к тому времени закончилась, только банды гуляли местами. В бою с теми бандами он и погиб. Пулеметчик был, скажу тебе, первой руки, много бандитов успокоил. Ну а портрет, стало быть, ко мне перешел. Рамочка давно пообтерлась, а менять не надо, пусть напоминает те лихие годы». Вручая мне портрет, дед просил беречь его пуще глаза…
— И больше ничего не сказал? — спросил сидевший в президиуме командир взвода лейтенант Чибисов.
— Не сказал. Остальное я сам понял без слов. — И Федор начал рассказывать, как он выполняет свои обязательства в соревновании.