Глава 27
Через две недели после возвращения из Раджани, взвод как-то буднично проводил на дембель комиссованного по состоянию здоровья Шовката Шерназарова.
Эта, в общем-то, нетипичная для Афганистана история началась полгода назад, сразу же после окончания Карамугульской операции.
Поскольку у тихого и нелюдимого Шовката практически не было ни друзей, ни врагов, то поначалу ребята и не заметили, как переводчик и механик-водитель третьего мотострелкового мало-помалу полностью замкнулся в себе. А когда уж обратили внимание, то попросту не придали этому факту должного значения: «Ну, с кем не бывает! Депрессуха!»
Первым забил тревогу Гора. В начале весны он в очередной раз «залетел» по поводу своей недолеченной малярии в полковую санчасть. Рота в те дни отсутствовала — ушли в горы. На второй день больного пришел проведать оставшийся дневальным Шовкат.
Передав удивленному столь необычным вниманием и заботой сослуживцу несколько пачек сигарет, он уселся на кровать и в течение трех часов что-то тихо и обстоятельно рассказывал. В свое время легко контуженный Гора ничего не разобрал в невнятном и приглушенном монологе. Тем более, что Шерназаров, вообще плохо говоривший по-русски, в тот день постоянно переходил на родной ему таджикский.
Визит повторился и на следующие сутки. Сценарий тот же — сигареты, опущенные глаза, неразборчивая, затяжная речь. Сколько Гора ни напрягался, сколько ни прислушивался, но уловил он единственное — парень на что-то или кого-то жалуется, его преследуют, его хотят убить. И еще Гора понял — «поехал» мужик…
Когда Шерназаров уходил, Гора передал с ним записку к дежурному по роте. Но, как и следовало ожидать, Шовкат ничего никому не передавал и о записке совершенно не помнил.
Переговорив с нарядом, Гора направился к Деду. Гвардии старшему прапорщику понадобилось всего несколько минут разговора с Шерназаровым, чтобы снять его с наряда по роте и той же ночью уложить в медсанчасть. Спустя неделю Шовката переправили в кабульский армейский госпиталь.
Происшедшее с переводчиком осталось для солдат и офицеров четвертой мотострелковой полной загадкой. Конечно, параллели между его сумасшествием и карамугульскими событиями провели довольно быстро. Они сами напрашивались, но никто ни в роте, ни во взводе не мог ожидать от этого смуглого молчуна столь тонкой душевной организации, и случившееся с Шовкатом буквально поразило всю роту. Ни о какой симуляции здесь не может быть и речи. Ведь до дембеля Шовкату оставалось всего полгода.
В кабульской «психушке» Шерназаров пробыл долго, почти пять месяцев, и вернулся назад с документами на демобилизацию под конвоем — совершенно невменяемым, полностью деградировавшим существом со страшным и не оставляющим надежд диагнозом: злокачественная шизофрения…
С первого дня, а вернее — ночи, Шовкат отправлял естественные надобности исключительно под себя. Не помогли ни уговоры, ни побои, ни профилактические многоразовые подъемы. Его выдворили на улицу, в курилку, и Шовкат спал там последние две недели до дембеля, благо в конце августа стояли душные, жаркие ночи.
К утру невыносимо воняющий матрац относили обмывать к реке. Туда же под присмотром дневальных отводили и самого больного. На протяжении всего дня, вымытый в ледяной воде, Шовкат в одном белье уныло сидел в курилке, уставившись безразличным взором на свои босые ноги или рисуя шариковой ручкой на тыльной стороне кисти какие-то мрачные и загадочные, непонятные рисунки.
Отношение к Шерназарову в роте было разное: с одной стороны, его как бы и жалели, а с другой — он уже «достал» всех без исключения, и, когда несчастного наконец-то отправили, подразделение радостно и облегченно вздохнуло.
Домой комиссованного сопровождали два сверхсрочника медслужбы и прапорщик. Командировка у них получилась, судя по всему, веселая: Шовкат успел «обновить» свою парадку еще при посадке в вертолет…
Глава 28
К Новому году командующего Кундузской дивизией перевели с повышением в другое место. В штабах, а после в батальонах, ротах и взводах пошли разговоры о новом командующем. Получит ли эту должность Смирнов, никто определенно сказать не мог. Но ему самому, понятно, хотелось бы. Слишком уж лакомый кусочек. Воюющая дивизия — какую карьеру можно сделать, сколько «железа» на грудь повесить!.. Катапульта на Олимп…
Борьба за должность командующего давно уже переместилась в Москву, где у всех претендентов были свои большие и малые козыри.
Но Смирнов свято верил в свою звезду и почти не сомневался в победе. В столице у него были задействованы все мыслимые и немыслимые рычаги и пружины; в штабе армии также «все схвачено». Что касается «послужного», то и здесь — очень неплохо… за исключением одного маленького инциденттика.
Карамагульский провал уже забыли, особых потерь часть не понесла, трофейное оружие и победоносные отчеты об уничтожении армад «антиправительственных бандформирований мятежников» сдавали исправно. Хорошо и надежно были налажены у Смирнова контакты с начальниками политического и особого отделов, а также с местными — «туземными» партцарьками, что было немаловажным в его «игре». Однако тут вырисовывалось одно «но»; ничего особо выдающегося 860-й ОМП так и не совершил… Ни одного сколько-нибудь заметного подвига. От Смирнова подвигов вроде бы и не требовали, но несколько раз ненавязчиво, вскользь намекнули, что неплохо бы повторить нечто подобное рейду в Аргу, мол, масштабы впечатляют, потерь практически никаких, и захваченное в «боях» оружие — дело совсем не последнее. Сразу виден стратегический размах, оперативное мышление: «Вы же понимаете?.. Это в ваших же интересах… Ситуация… Понимаете?»
Общий план предстоящей широкомасштабной операции созрел у Смирнова на обратном пути из Кабула, прямо в вертолете. До новогодних праздников оставалось чуть больше трех месяцев. Отчет о проведенном рейде — и, конечно же, успешно — должен оказаться на столе у командующего минимум за полтора-два месяца до замены старого комдива. Значит, на все про все осталось четыре-пять недель: «Да уж, негусто!» — отметил Смирнов.
Но после двух часов напряженных размышлений в вертолете он к операции уже был готов. Выпрыгнув из «восьмерки» возле офицерских модулей, Смирнов прокричал в ухо подбежавшему его встречать начальнику штаба:
Через час — собрание командиров служб и подразделений. Быстро!
Мозговой штурм оказался успешным — замысел плана «большой операции» был предельно прост, красив и понятен. Усиленный гаубичниками и реактивным дивизионом, батальон выходит на бронетехнике по проторенному маршруту «полк— Каракамар», но, в отличие от обыкновенной колонны, в Кишим не идет, а разворачивается сразу за точкой, переправляется на машинах вброд через Кокчу. Потом, почесывая весь район, доходит до кишлака Веха, что в восемнадцати километрах от Каракамара, — и там празднует победу…
У плана полуторанедельного рейда было несколько неоспоримых плюсов: район Веха никогда до этого «не шмонали», и непуганые «жирные» кишлаки обещали богатый улов. Кроме того, почти весь район дороги контролировался многочисленной, но довольно спокойной группировкой Вадута, которая всем войнам предпочитала минную. Ну и самое главное — за спиной оставалась относительно мощная точка Каракамар, где свободно могла расположиться реактивная батарея, а в нескольких километрах, у брода, развернуться и артдивизион. Таким образом, действующая группа войск имела крепкий тыл и на случай каких-либо неожиданностей мощную огневую поддержку.
860-й отдельный, правда, крайне редко действовал по ту сторону реки, но ничего особенного район Веха из себя не представлял. Это не Бахарак, не Карамугуль и даже не Аргу. Ну а брод еще в прошлом году при прогоне колонны опробовали машины шестой роты.
Кроме всего прочего, подполковник Смирнов, нанося удар по вотчине Вадута, хранил тайное, подспудное желание посчитаться с «Хозяином» за рядового Никеева.