— Это что, я сам все поволоку?
— Ротный тебе даст людей в расчет.
— Да уж, как же! Доходягу Киричишина и долбанутого Ибрагима!
— Все! Базар окончен! Михай, разберись с сержантами, кто за кем. Сам пойдешь замыкающим, Лерчика с собой возьми. Яха, ты не забыл, что за тобой Дмитров?
— Угу….
— И не «угу»! Головой мне за него отвечаешь! И идешь с ним, а не с Карпом, понял! Да, и радиостанцию мою не забудь. Все! Попить, поссать, перекурить, сейчас выходим! Быстро!
Через сорок пять минут взвод, растянувшись длинной цепочкой, вошел в сады.
Операция была самая заурядная. Три дня назад бронегруппа батальона, выйдя из лагеря полка, совершила сорокакилометровый марш-бросок в район Бура Дайрам и, развернувшись лагерем, встала посреди живописной долины в нескольких километрах от реки Пяндж. С юго-запада батальон поддерживала артиллерия мощной точки «Крепость», а по периметру нового лагеря дислокации стояли бронемашины. Рядом расположился спецбатальон ХАДа, состоявший из проверенных офицеров афганской ГБ, прошедших стажировку в Союзе. Ну а наиболее обезопасил батальон, конечно же, бешеный август, выжегший невыносимой жарой всю растительность до самой реки.
Находясь в безопасности, батальон второй день подряд выпускал в разные стороны щупальца своих подразделений, прочесывавшие непуганые и, по местным меркам, благополучные кишлаки. Результатов, правда, почти никаких не было, да и не удивительно — все, что можно было, духи уволокли в горы, от греха подальше.
Прошмонав лежавшие в долине населенные пункты, командование взялось за относительно удаленные горные селения, одним из которых и был маленький и неприметный кишлачок Файзали. Ничего примечательного. Полсотни домишек, прилепившихся на склоне ущелья между высотами «две четыреста восемьдесят девять» и «две сто девятнадцать», по словам бабаев, около трехсот человек местных жителей, и по утверждению ХАДа — ни разу не потревоженная зимняя стоянка духов.
Ну, коль уж не зима, а лето — решили обойтись силами двух рот, в то время как все другие и саперы были задействованы в районе кишлака Сурши, в противоположном от Файзали направлении.
За час проскочив сады взвод еще засветло вышел к Пянджу. Открывавшаяся перед глазами картина поразила даже огрубевших, на все насмотревшихся и привыкших не удивляться «дедов». Спокойная, широко разлившаяся, плавно извивающаяся река; стоящие по берегам, на высоко подмытых корнях, сюрреалистические деревья; ядовито-зеленая буйная растительность, контрастирующая с рыжей охрой окружающего пейзажа и желто-оранжевыми махинами скал; потрясающе огромное, пронзительно пурпурное солнце, садящееся за антрацитово-черную корону скалистого хребта; мягкие и глубокие цвета заката, окрасившие ландшафт во внешне спокойные и, предельно напряженные внутренне, драматические цвета полотен Рембрандта.
— Во, гад! Ахренеть можно! Вот бы где дачку построить! — Взводный даже закатил глаза от умиления.
— Угу, и БМПшки по периметру под вышки с ЗУ поставить!
— Ой, Савенев, Савенев — ты черствый, конченый тип.
— Эт-точно, товарищ лейтенант, привал делать будем?
— Да. Выйдем к скалам, там и передохнем. Яш, свяжись с ротным, узнай — как там у них….
— О, и поинтересуйся заодно — Панин не помер еще?
— Солдаты, лениво посмеиваясь, потянулись к мрачной, затененной громаде перевала.
— Давай пехота, шевели штанами! К скалам нужно добраться засветло, иначе зад начистят. Ну, чё там у них?
— Говорят — начали подъем. Жалуются: круто.
— Да уж, я смотрю, у нас не лучше.
— Как там твой подопечный? Эй, Дмитров, ты еще живой? Молодец!
Проскочив открытый участок, взвод, не останавливаясь, полез вверх.
Первый подъем одолели часа за полтора. К этому времени наступила кромешная, беспросветная темень. Попадав у вершины, солдаты, тяжело дыша, медленно приходили в себя.
— Сава, ты чё замолчал? А где приколы фронтовые? А?
— Вам хорошо, товарищ лейтенант, вы налегке.
— Ну, ты тоже не АГС тащишь. Яшка, передай ротному, что мы прошли скалы. Михай, ко мне!
— Когда замкомвзвода подошел к взводному, лейтенант дал ему и Якову по сигарете и, понизив голос, сказал:
— В общем, так, мужики, не для прессы. Этот Файзали стебанный, по словам ХАДа, — местечко еще то. Там якобы у них база, и не одна. В любом случае, если наши верножопые друзья не заливают, перед кишлаком будет засада, пост, или еще какая-нибудь хрень. А посему сделаем так: когда доползем до места, ты, Яша, возьмешь кого-то из «дедов» и проскочишь со мной вот на эту сопочку. — Пригнувшись над картой, он осветил трофейным фонариком высоту «две двести тридцать». — А ты, Михай, с Карпом и Дагаевым пройдешь седловину и выскочишь вот на эту, без названия.
— Ага, а с взводом кто останется? Эдичка Чернобай?
— Сержант Савенев. Надо же ему когда-то начинать, а то он за год только болтать научился и меня перебивать, засранец.
— Но, товарищ лейтенант, это не шуточки, семеро молодых!
— Да, и еще мой Дмитров! Он точно к утру копыта откинет со своим ПК.
— Ну а ты — на хрен?! Вообще, чего вы заколотились? Они окопаются, мы пойдем, с двух сторон поднимемся на господствующие высотки, от одной до взвода будет триста метров, от другой, Михаевой, — четыреста пятьдесят, по карте. Прикроем их подъем на нашу вершину и бегом спустимся к ним.
— Хорош спуск — две четыреста восемьдесят девять!
— Подожди, Михай. Ну, хорошо, а если нас там ждут?
— Если бы у бабушки был хрен, — она бы дедушкой звалась и всю деревню поимела. Что вы сопли распустили, в самом деле?! Третий день ноете, то это — не так, то тут — не эдак!
— Да, конечно! Вам еще почти год тарахтеть, а у нас приказ через месяц!
— Ну, тебе, Яха, точно до февраля жопу греть. Находишься еще до дембеля!
— Ой, какая радость! Утешили!
— А ты чё, мне предлагаешь одному лазить с Эдичкой и Дмитричкой?
— Ну-ну! А мне что — тоже до Нового года сидеть тут с вами?
— Да! Пока ты мне из Савенева не сделаешь отличного «замка», будешь торчать, как слива в жопе, хоть до восьмого марта! Все — пора. Еще переть и переть!
Поднявшись, лейтенант яростно зашипел в ночь:
— Подъем, подъем! Хорош тащиться! Еще и не прошли ничего, а вы уже повырубались! Тоже мне, альпинисты-подводники.
— Как подготовили взвод, товарищ лейтенант!
— Это че, меня подкалываешь, что ли?
— Да нет! Это я о том, как воспитывать солдат, когда замкомвзводом стану. Мысли вслух!
— Ты у меня заместителем командира полка станешь, по уборке полковой параши, говнюк! Ты у меня дошутишься, Савенев! Ты смот-три, разошелся, засранец! Отошел, что ли?! С-сучара!
К часу ночи Яша понял, что самому Дмитрову не дойти. Каждые тридцать-сорок метров, он, с грохотом роняя пулемет, падал на камни и, широко разевая пересохший рот, с хрипом хватал тяжелый, душный воздух. Следом за ним падали и все остальные. Более-менее держались «деды» и взводный. Молодые же, казалось, после следующего перехода в пятьдесят метров, упадут и больше уж никогда не поднимутся.
По своему опыту Яша знал, что так может продолжаться до бесконечности, и солдаты, ничего не видя и не слыша, падая и поднимаясь, подобно автоматам, будут идти, и идти, пока не придут на место. Но вот этот боец…. Вот он-то может и не дойти, а тащить его ох как не хотелось бы.
— Слушай, взводный, давай Дмитрика разгружать помаленьку.
— Че так?
— Та…. Еле ползет, его мать!
— Ну, хорошо, бери Лерчика и — вперед, по очереди. И вообще, чего ты до меня пригребся, сам все знаешь!
— Лерчик нам наверху пригодится, свеженький. Я Саву возьму.
— Да бери!
— Сколько нам еще?
— Ща посмотрим. Михай, сюда давай!
Когда солдаты прикрыли телами огонек фонарика, взводный определился по карте.
— Ну вот, судя по огням того кишлака, а это, должно быть, малый Дайрам, мы пока что не сбились. А, значит, где-то на середине перевала. Нам еще подниматься почти километр, кстати, начинается самое интересное — камни, потом спуск до «одна триста тридцать три» и подъем на нашу, родимую — «две четыреста восемьдесят девять». Вот сейчас… Ага, нашел. Смотрите. С этой седловинки разделяемся. Вот, Михай, твоя — безымянная. А вот она, Яха, и наша — «две двести тридцать». По карте камешки, и ладненько. Да?