По кругу бегал узкий светящийся луч, точно большая секундная стрелка по циферблату часов.
— А возле экрана, — сказал папа, — сидит оператор. Самый важный человек на станции. Это он первым делом замечает на экране самолёт и потом следит за ним и докладывает на командный пункт. А вон, кстати, и самолёт. Смотри.
— Где? — удивился Ника.
Он ничего не видел. Никакого самолёта.
— А вот, — и папа показал на совсем маленькую светлую точку на экране.
— Это? — недоверчиво спросил Ника.
— Ну да.
Ника посмотрел на светлую точку, потом быстро выскочил на улицу и задрал голову. Но в синем небе плыли только белые пушистые облака. И ни одного самолёта.
— Э, брат, напрасно ищешь, — раздался позади него голос.
Ника обернулся и увидел командира отделения операторов сержанта Крошкина.
— Напрасно, — повторил Крошкин. — Самолёт сейчас далеко-далеко. За двести километров. Летит себе над морем.
Ника задумался. Потом спросил:
— Он летит и не знает, что мы его видим?
— Правильно, — сказал Крошкин, — летит и не знает.
Ника опять задумался.
— А когда мы летели, вы тоже нас видели?
— Конечно, — сказал Крошкин, — я деже видел, как один человек в самолёте наелся конфет и не хотел завтракать. Только я тогда не знал, кто этот человек…
Ника посмотрел на сержанта Крошкина и засмеялся. А сержант Крошкин подмигнул Нике.
— Мы всё видим, — сказал он, — такая наша профессия. Самолёт далеко, а мы его видим. Самолёт высоко, а мы его видим. Самолёт за облаками, а мы его всё равно видим. Ловко, правда?
— Ловко, — сказал Ника.
Весь день он ходил молчаливый, серьёзный, только посматривал на антенны радиолокаторов, а вечером, уже перед сном, сказал:
— Папа, я вот всё думаю, думаю…
— О чём, сынок?
— Я всё думаю: как это можно увидеть самолёт, если его не видно?
— Хм, — сказал папа, — это сложная штука. Как бы тебе объяснить попроще. — Он помолчал и в задумчивости потёр затылок. — Впрочем, ты уже взрослый, сообразительный парень, должен понять, правда?
— Правда, — сказал Ника.
— Тогда смотри внимательно.
Папа достал карманный фонарик, зажёг его и выключил свет в комнате. Потом начал медленно поворачивать фонарик. Яркий луч света пробежал по стене, наткнулся на зеркало и сразу быстро отпрыгнул назад. На рукаве папиной гимнастёрки появился зайчик. Потом луч упёрся в пузатый бок блестящего чайника и снова отразился — отпрыгнул обратно.
— Ну вот, — сказал папа, — так и наш радиолокатор — вроде фонарика. Антенна вращается и посылает лучи. Только не видимые глазом— радиоволны. Невидимый луч бежит, бежит, а как наткнётся на самолёт, так и отразится, точно луч света от зеркала. Отразится, вернётся назад, и на экране сразу вспыхивает светлая точка — вроде как зайчик. Ага, значит, в небе самолёт. Понятно?
— Понятно, — сказал Ника.
Рядовой Терентьев
Рядовой Терентьев сидел на скамейке возле казармы и лупой выжигал затейливый узор на палочке.
— Здравствуйте, Терентьев, — сказал Ника.
— А! — сказал Терентьев. — Сын командира? Привет, привет!
— А я знаю, как станция работает, — сказал Ника.
— Я тоже знаю, — сказал Терентьев.
— А я самолёт видел, — сказал Ника, — на экране.
— А я их, может, тысячу видел, — сказал Терентьев. — Вот, помню, был у меня случай…
Он отложил лупу и палочку и приготовился рассказывать. А Ника приготовился слушать. Но как раз в эту минуту неожиданно раздался сердитый голос сержанта Крошкина:
— Терентьев, почему вы не на занятиях? Опять отлыниваете?
— Товарищ сержант, вы же знаете, — жалобно сказал Терентьев, — у меня нога болит, не могу я ходить…
— Знаю я ваши болезни! А ну-ка, шагом марш отсюда!
— Товарищ сержант, я же…
— Прекратить разговоры! — резко оборвал его Крошкин, и Ника даже вздрогнул: он никогда не видел сержанта таким сердитым. — И чтобы через три минуты были на занятиях! Ясно?
Он повернулся и пошёл прочь.
— Ясно, ясно… — недовольно проворчал Терентьев. — Чего тут неясного… Только и слышишь: «Терентьев, опять бездельничаешь? Терентьев, опять отлыниваешь?» Сами бы так побездельничали!
Охая и прихрамывая, он побрёл прочь. Даже лупу и палочку забыл от расстройства.
А Ника остался. Ему было так неловко, словно не сержант Крошкин, а он сам обидел Терентьева. У человека нога болит, а его заставляют маршировать… Разве это справедливо? Нет, будь он командиром, он бы никогда не стал так поступать… Никогда.