— Да, вот мне 21 год. День рождения отметил неплохо для условий, в которых я нахожусь. У меня были Света (сродная старшая сестра) и Женя. Женя приехала 25 февраля, навезла мне подарков от всей родни и сейчас снабжает меня продуктами. Изменений у меня нет. Правда, недавно возили в госпиталь Бурденко. Меня осматривало много профессоров, что они решили — неизвестно. Сейчас мне дают преднизолон. Трясучка немного уменьшилась.
— (Пишет Светлана). Я совершенно согласна, что в Красноярске Олегу пока делать нечего. Мне так показалось, что Евгений Михайлович тоже не очень одобряет идею перевода Олега в Красноярск. Я пока с ним не разговаривала — он прячет от меня глаза, а посему неудобно напрашиваться на неудобный, может быть, разговор… Вообще я как в тяжелом сне. Мне все не верится, что такое огромное горе коснулось нас. Я даже потеряла ощущение реальности своего присутствия в Москве. Все мои мирские заботы отошли на второй план…
В справедливости ее слов я убедился, когда в середине марта снова попал в Москву. Кормили Олега лежа, сидя он уже не мог есть, ноги совсем истоньшали, кости выпирали через синюю кожу, руки и голова ни на минуту не забывались в покое.
— Диагноз, к сожалению, подтвердился, — сообщил Евгений Михайлович. — Олег в больничной обстановке совсем измучился. Думаю, ему нужно передохнуть в домашних условиях. Осенью необходимо направить его в Ленинград, в Военно-медицинскую академию, к профессору Панову. Он Олега осматривал, заинтересовался им и, наверное, не откажет принять в свою клинику…
Свидетельство о болезни. Жалобы на резкое дрожание рук, головы, невозможность ходьбы, самостоятельного принятия пищи вследствие непроизвольных движений.
Краткий анамнез. Заболел в июле 1970 г. после прививки против холеры… В результате проведенного длительного комплексного лечения улучшились функции конечностей и черепно-мозговых нервов. Однако имеются стойкие ствольные и мозжечковые нарушения с грубым синдромом динамической и статической атаксии, с гиперкинезами, вследствие чего не может самостоятельно передвигаться и есть…
Диагноз по-русски: стойкие остаточные явления острого рассеянного энцефаломиелита.
— Твое письмо я получил вместе с тем, которое из Ленинграда. Жаль, что в Ленинград только в октябре. Мне хотелось туда как можно быстрее, но что поделаешь. Я уже испытал на себе эту «радость» — быть инвалидом и кое-как сдерживаю себя, чтобы не задавиться. Женьке надоело ухаживать за мной и она ушла, добилась своего. Она думала, что я вернусь вполне здоровым и на своих ногах, но ошиблась и, как она сама сказала, представляла себе все в розовом свете. Ушла и хрен с ней, не очень-то об этом расстраиваюсь (а сам рыдает)… Занимаюсь я все тем же, слушаю музыку, смотрю телевизор, хотя плохо вижу, физзарядкой занимаюсь, гантелями, учусь ходить по стенке, вчера сам спустился вниз, без всякой поддержки.
— В Ленинград прилетели вечером… Поместили меня в палату, где 6 человек. Поместили нормально. Пока писать ничего не могу, так как врач еще не осматривал.
— Лечат меня пока тем же, хлористый кальций, витамины и делают укол один в 6 дней и еще дают три таблетки в день минимум. Основного лекарства для моего лечения пока нет и врач ищет…
В Ленинград я прилетел в разгар зимы, когда дневной свет был чуть белесее вечерних сумерек, и следующим утром встретился с профессором. Серые тени лежали на стенах кабинета и на лице моего собеседника. Он говорил негромко, часто замолкал и потому было похоже, что он размышляет вслух:
— Случай Олега — единственный в наших загранвойсках. Я разговаривал с начальником тыла нашей армии, он подтвердил этот факт… Заболевание лечению не поддается… Из Новосибирска, специально для вашего сына, прислали новый гормональный препарат, который едва прошел стадию эксперимента… Эффекта никакого… Что, спрашиваете, делать, кто ему поможет? Один бог поможет. Он может избавить его от мучений…
— Вот я уже и в Красноярске. Прилетел я сегодня (10/1) в 9 час. утра с нашей Галей (она была стюардессой). Чувствую я себя неплохо. Но сейчас хорошо увидел, что тряска усилилась в руках, я не могу ничего делать, что делал до этой клиники (включал маг, переставлял кассеты и т. д.). Но, думаю, дома дела пойдут на поправку. П. И. запретил мне до 15 фев. принимать лекарства, ну, а на после он выписал рецепты.
— У меня есть новости. Мы помирились с Женей. Хотим с ней переехать на отдельную квартиру — на днях обещают дать. Я дал ей слово — сдерживать свои нервы, а то и правда распустился просто ужас — надо взять себя в руки.
— Мы с Женей уже переехали. Квартира однокомнатная, но с большой кухней и очень удобная. Мне понравилась, всем — тоже. Почти все купили в квартиру. День рождения отмечали в новой квартире, было очень много народу — 20 человек. Здоровье у меня неважное. После Ленинграда — каждый день головные боли и трясет сейчас больше. Занятия у меня прежние — зарядка, магнитофон, иногда Света читает книги. Света еще дома — сидит со мной, когда Женя на работе.