Но детство есть детство. Проказничали.
Однажды дядя Григорий сказал племяннику:
— Вань, хочешь, я тебя летать научу?
Как тут не согласиться?
Северные дома высокие. Дядя спустил племянника на полотенце в окно и начал раскачивать.
— Ну как? Летаешь? — кряхтя от напряжения, спрашивал дядя, раскачивая племянника всё сильнее и выше, так что тот вскоре стал подлетать к обрезу кровли, к самым причелинам.
— Летаю!
И Ванька полетел…
Вечером, когда царапины немного подсохли, а синяки проявились во всей своей лиловой красе, отцу он объяснял, что упал, выгоняя из огорода соседского козла.
Дом Коневых стоял на бойком месте, на юру, как говаривают в здешних краях. Служил он не только хозяевам, но и проезжим подводчикам. А потому в бойкую пору, когда по большаку на Великий Устюг и обратно шли обозы, превращался в самый настоящий постоялый двор.
Подводчики — народ простой. Но интересный. И разговоры у них были интересные. Всё же бывали они в разных краях, многое успевали повидать, о многом слыхивали. Многое могли рассказать. Почти как в сказке Пушкина: Ой вы, гости–господа! Путь свой держите куда? Славно ли за морем, иль худо? Да какое в свете чудо?.. И — пускались корабельщики–подводчики в рассказы о своих странствиях и дальних неведомых краях…
Иногда в доме на юру останавливались постояльцы побогаче — приказчики, лесоторговцы. Вот тогда уж самовар на стол! Иван бежал в местную лавку за баранками и сахаром, за махоркой и водкой. Приказчики, те хоть и выглядели как настоящие господа, но почти все были из вчерашних крестьян. Курили махорку, чай пили вёдрами. Да и речи вели всё о том же. Вот, бывало, засидятся за полночь, захмелеют и — пошли языками чесать, рассказывать разные были и небылицы, сказки да побасёнки. У иного речь цветистая, заковыристая, с прибаутками да шутками, так что не сразу и поймёшь, к чему он клонит. За извилистой дорогой пути не видать… Особенно нравились Ивану рассказы о войне. Дух захватывало, когда кто–нибудь из постояльцев заводил сказ о том, как он служил солдатом в полку: «А вот как отдали меня, братцы мои, в полк, а полк наш стоял там–то, тут я жизнь повида–а–ал!.. Плюй в ружьё, да не мочи дула!..» — «А на войне ж ты бывал?» — вдруг спрашивал кто–нибудь особо охочего до разговоров, чтобы пуще раззадорить его. «А как же!» — отвечал тот, как будто только того и ожидал. И начиналась какая–нибудь удивительная или страшная история о Русско–турецкой войне или походе генерала Скобелева в Закаспийскую область, чтобы усмирить непокорных текинцев. В то время ветеранам Шипки было по пятьдесят лет, а участникам Ахалтекинской экспедиции и того меньше. Только что отгремела Русско–японская война, и инвалиды в местную казёнку заходили в распахнутых шинелях, чтобы опрокинуть стакан–другой за здоровье государя–императора и за упокой души героя Порт — Артура адмирала Макарова.
Заметил Иван, что над теми, кто не послужил в солдатах, посмеивались, порою зло: «Грешно чужою кровью откупаться». Или: «Служить, так не картавить, а картавить, так не служить, как говорил Суворов–батюшка». Поглядывали приказчики на стройного парня, говорили и ему: «Вот вырастешь, и тебя под красну шапку отдадут…»
И деревенский мальчик, слушая эти истории, очень похожие на те, которые он знал по книжкам, понимал, что на свете есть другая жизнь, более интересная. И «красна шапка» казалась ему вовсе не тяготой судьбы, а почти что счастьем — пропуском в новую и необычную солдатскую жизнь, где гремят ружейные залпы, ухают пушки, звучит булат, визжит картечь, и с гулом летит конная лава, чтобы смять атаку противника… Эх, сказка, а не жизнь!
Когда Иван и дядя Григорий подросли, отец начал их брать в лес, на лесозаготовки. Конев вспоминал: «Зимний лесоповал — нелёгкое мужское дело. Сосны огромные. Надо её подрубить, свалить в нужную сторону, обрубить сучки, распилить, поднять на сани и отвезти к речке Пушме…» По реке лес сплавляли до деревни и дальше, смотря по надобности. Но прежде сплачивали, связывали в плоты, чтобы не растерять лес и труды всей зимы на водном пути. «Работа не для мальчика, — рассказывал Конев Борису Полевому, — что верно, то верно. Однако работа научила нас многому. Так, благодаря колу и ваге, которыми мы приподнимали и перекатывали брёвна, я понял, что такое рычаг первого рода, задолго до того, как узнал о нём в школе на уроки физики».