А парус становился всё больше и больше. Всё ближе подходила байда. Вот она уже у самой кромки льда. Стало видно, что на скамейках сидят люди, бурые от ветра, окоченевшие от холода.
Десятки рук сразу протянулись с берега, чтоб ухватиться за обледеневший трос.
- Вылезай, Антоновна! Вылезай, Никитич! Идите грейтесь. А мы уж тут сами…
С трудом волоча тяжёлые, будто не свои, ноги, люди с байды потянулись по новому льду - туда, домой, где нет этого железного, колючего ветра, где теплом пышет жарко натопленная печь.
Вон и Гаврик идёт вместе бо всеми. Только его не узнаешь теперь: шерстяной ворот свитера спереди покрылся сосульками и торчит из-под кожанки клочком седой бороды. И брови у Гаврика побелели и ресницы. Он весь согнулся и ступает так тяжело, будто ему не восемнадцать, а восемьдесят восемь лет.
Мамка бросилась к нему:
- Гаврюша! Гаврюша!.. - Она заглядывает ему в лицо, семенит рядом.
- Гаврила-а! - закричал Ваня и побежал вслед за ними. Добежал до поворота и оглянулся.
Люди сгрудились около оставленной байды, что-то делали, а что - издали не видать.
Ваня тихонько отстал от своих,, повернулся и опять зашагал к берегу.
Рыбаки уже убрали как следует снасти и вытянули на лёд тяжёлые сети. Рыба в сетях не билась,- лежала, побелевшая от инея, оглушённая морозом. А было её столько, как за весь год не бывало. На каждую ячейку сети - по рыбине. И откуда столько нашло? Руками такую снасть нипочём не унести.
- Петрович, а Петрович! Выручай!
Конюх чмокнул губами: «Но, но, милая!» - и Тюлька послушно пошла по льду.
Люди торопливо нагрузили на дровни сеть, полную рыбы, и заторопились на берег.
На льду остались только конюх и лошадь. Скользя копытами, при каждом шаге вытягивая шею, будто кланяясь, тащила Тюлька тяжёлый груз. И вот,, когда она уже совсем близко подошла к земле, чуть ли не к самой прибрежной гальке, раздался во льду хруст.
Лёд порвался. В щелях между льдинами показалась мутная подвижная вода. Всё шире становились тёмные протоки в ледяных трещинах. Всё глуше, всё сильнее шумело море. Оно билось с такой силой, словно хотело нашуметься за всё то время, что стояло скованное подо льдом.
Люди, успевшие добежать до земли, так и замерли на песчаной косе. А треск и скрежет льда становились всё громче.
Лёд крошился, и вот раскололась на две части та, большая льдина, на которой только что вместе стояли лошадь, конюх и санки. Меньшая льдина с лошадью сильно накренилась, и тёмная волна, вырвавшись откуда-то снизу, хлестнула Тюльку по ногам.
Вот-вот лошадь соскользнёт в воду и потянет за собой санки с гружёнными на них снастями. А снасти - бесценное добро. Без сетей и рыбак - не рыбак и море ему - не море.
Петрович знал это не хуже всех переправских рыбаков. Не говоря ни слова, он выхватил из-за голенища нож и перерезал постромки. Течение сразу отбросило льдину, на которой стояла Тюлька, далеко от конюха и саней.
- Багры! Багры!-закричал не своим голосом Иван Мишур.
Несколько железных крючьев разом вцепились в край льдины, на которой стоял Петрович.
- Есть! Взяли!..
И люди с берега одним дружным рывком вытащили на землю льдину с человеком, санками и сетями.
Лошадь осталась в море одна.
Она стояла, низко-низко опустив большую голову. Её грива и хвост развевались на ветру. Под тяжестью лошади льдина всё глубже опускалась в воду, а течение сталкивало куски плавучего льда. И после каждого удара льдина становилась меньше и меньше.
Рыбаки попробовали закинуть с берега багор и на эту льдину. Но Тюлька испугалась багра, шарахнулась и едва-едва устояла на льдине.
- Ничего! По воде петлёй протянем, - сказал кто-то.
- Какой протянем! - с досадой ответил Мишур. - Льдом её всю порвёт. Как возможно…
Закинули рыбаки багор в другой раз. Метко кинули. Но лошадь вздрогнула, стала в тревоге переступать копытами, и льдина закачалась под ней, заходила ходуном. Того и гляди, уйдёт на дно.
И вдруг из толпы вышел вперёд какой-то маленький человек и смело шагнул на льдину, качающуюся у самого берега. Потом на другую, на третью… Это был Ваня.
- Эй, ты!.. Куда? Ворочайся, ворочайся! - закричали люди на берегу.
- Я же чичас, - сказал Ваня, присел на льду и широко расставил короткие руки в длинных рукавах маминой стёганки. От малого веса его не тонули острые мелкие льдины. Взрослому ни за что не пробежать бы вот так по кригам - плавучим прибрежным льдам. Криги не выдержали бы его тяжести.
- Ворочайся! Ворочайся! -кричали Ване с берега. - И лошадь пропадёт, и сам себя загубишь.