Гидросамолёт несколько замедлил ход, свернул сперва вправо, потом влево. Некоторое время он, плывя широкими зигзагами, все еще пытался двигаться в сторону Седова. Но скоро взрывы окончательно преградили ему путь, и он только метался, стараясь увернуться. Лукин понял, что гидросамолёт погибнет, если сейчас же не взлетит. И гидросамолёт, взлетел.
Лукин низко носился большими кругами над Седовым, мучаясь от своей беспомощности. Немцы на берегу окружены, разгромлены, и надеяться им не на что. Седов жив, качается на волнах в своей лодочке, озарённый ласковым майским солнцем; лучший друг его, Лукин, то и дело проносится над самой его головой, и всё же он обречён и спасти его никак не удастся. Гибель Седова не принесёт немцам никакой пользы, их злоба бессмысленна, и всё-таки они его погубят. Неужели им позволят его погубить?
Командный пункт полка поминутно запрашивал Лукина о положении дел. Из переговоров по радио Лукин знал, что все наши авиационные, морские и сухопутные части, расположенные вокруг на сто километров, знают о Седове и внимательно следят за его судьбой.
Сам командующий флотом приказал сделать всё возможное, чтобы Седов был спасён. И действительно, всё возможное делалось: там, за минным полем, уже сияли на солнце присланные для спасения Седова катера.
По правде сказать, к их появлению Лукин вначале отнёсся довольно равнодушно: они ведь приходили сюда и вчера вечером. Впрочем, на этот раз у них, видимо, был какой-то особый план. Два катера — один совсем маленький, другой побольше — двинулись необыкновенно сложным и извилистым путём в глубь минного поля. Лукин понимал, что вблизи от берега мин нет и что минное поле уже осталось позади Седова: немцы обычно не ставили мин у самого берега, чтобы дать возможность своим судам двигаться вдоль береговой полосы. Но катерам, стремящимся подойти к Седову со стороны открытого моря, нужно преодолеть широкое заминированное пространство.
Страшно было смотреть, как шли они ощупью, один по следу другого, то сворачивая, то останавливаясь, иногда даже пятясь назад. При свете дня мину легче заметить, чем в сумерки, и всё же каждое мгновение Лукин ждал взрыва. Однако взрыва не было. Оба катера медленно, но упорно приближались к берегу, и мало-помалу их движения становились всё увереннее. Видимо, самую страшную часть минного поля им удалось уже преодолеть.
И всё-таки Лукину казалось, что они совершили этот опасный и сложный подвиг напрасно. Он знал, что катер — ещё лучшая мишень для артиллерии, чем плывущий по воде гидросамолёт.
Немцы пока не стреляли. Они притаились, следя за движением катеров, чтобы подпустить их поближе и бить наверняка. И первый снаряд взорвался как раз в то мгновение, когда оба катера, почувствовав, что вышли на свободную воду, стремительно понеслись вперёд.
Они неслись, а снаряды рвались вокруг, и сверкающие столбы воды обступали их всё гуще и гуще. И вдруг над передним катерком возникло небольшое плотное облачко дыма. Лукину сначала показалось, что в катер попал снаряд и поджёг его. Нет, он ошибся. Облачко дыма росло, росло, росло, протянулось за катером бесконечным хвостом и, повиснув огромным занавесом, скрыло полморя. И Лукин, ликуя, понял: дымовая завеса!
Немцы тоже поняли, и огонь всех своих батарей сосредоточили на маленьком катерке. Волоча за собой всё расширяющийся дымный хвост, он, бесстрашный, мчался… нет, не к Седову, а прямо к берегу по клокочущему от взрывов морю, потом повернул и понёсся между берегом и Седовым. Опять повернул и сам скрылся за своей завесой.
Стена плотного дыма, растянувшись на много километров, скрыла от немцев и Седова и оба катера. Немцы перестали стрелять. Лукин тоже ничего не видел, потому что и сам попал в дымную мглу, подымавшуюся всё выше.
Когда он наконец из неё выбрался, он снова нашёл лодочку Седова. Она была пуста. Два катера осторожно пробирались гуськом через минное поле, направляясь в открытое море.
Час спустя Лукин сидел в землянке командного пункта полка и звонил по телефону на базу катеров. Оттуда ему сообщили, что Седова уже привезли.
— Ну как он? Здоров?
— Здоров.
— Что делает?
— Спит.
Лукин и сам очень хотел спать. От бессонной ночи, от длинного полёта, от пережитого волнения он весь был полон счастливой усталости. Он пошёл в кубрик, разделся и лёг. «Седов спасён!» — думал он, засыпая.