Круглов, в свою очередь, приглядывался к художнику. Он был пожилой, полный, с хорошим открытым лицом. Держал себя свободно, без рисовки. К солдатам обращался просто. Охотно шутил над своей неосведомлённостью в военных вопросах. С ним было легко разговаривать.
С этого дня командир батальона часто встречал Прокофьева. Художник бывал на занятиях, на зарядке, на чистке оружия. Он искал нужного ему человека, но не мог найти.
Майор узнавал художника издали — Прокофьев никак не мог привыкнуть к местной пыли, ступал осторожно, будто по грязи, стараясь спасти от неё свои изящные сандалеты.
Однажды Прокофьев сидел за этюдником на стрельбище. Круглов подошёл к нему, сел рядом. На небольшом листе фанеры было нарисовано стрельбище. Оно было так похоже, как будто майор видел его в уменьшающие окуляры бинокля.
— А здорово у вас получается! — сказал Круглов.
— Ничего у меня, дорогой майор, не получается, — грустно ответил Прокофьев. — Всё это не то. Нет главного. Нет смысла. Вы видели когда-нибудь картину художника-демократа Ярошенко? Она написана до революции и называется «Кочегар».
— Нет, не приходилось.
— У меня есть открытка. — Прокофьев достал из этюдника открытку и показал её комбату. — Вот смотрите: перед вами просто стоит человек, и больше нет ничего. Но вглядитесь. Кочегар угрюмый, измученный. Мрачная котельная, где он находится, давит его, это могила. Здесь этот человек оставил силы, здоровье, молодость. Здесь он оставит и жизнь. Посмотрите на его глаза — сколько в них безысходной тоски! Глядя на изображение рабочего, вы легко представляете всю его судьбу. Больше — целый класс! Всю старую Россию! Перед вами не картина, а глава из «Капитала». Вот так же должен быть насыщен смыслом и портрет, который хочу написать я.
— Ну и пишите здорового, молодцеватого служаку, — живо предложил майор. — Это будет типично. В наше время человек не может быть таким задавленным, как этот кочегар.
Прокофьев улыбнулся:
— Вы правы, милейший майор. Но это будет плакат. А мы с вами должны создать картину. Это страшно трудно. Жизнь настолько многообразна, что её никак не втиснешь в маленький кусочек полотна. Вы читали, как ругают киноработников за то, что они не могут полно показать жизнь нашего современника?
— Да, им достаётся, — согласился майор.
— У них тысячи метров плёнки, состоящей из десятков тысяч кадров. А у меня один-единственный кадрик. Я должен быть драматургом и режиссёром, создать сюжет, поставить его, оформить сценически и написать. Да так всё это сделать, чтобы в картине было не меньше смысла, чем в фильме. И всё в одном кадре!
— Трудновато, — сочувственно сказал майор.
— Но не невозможно! — весело подхватил Прокофьев. — Разве в «Бурлаках» Репина меньше мыслей, чем в любой кинокартине? Жизнь надо хорошо знать. Жизнь! Умозрительно можно много насочинять, а шедевры таятся в жизни. Вот за этим я к вам и приехал.
— У нас, военных, тоже говорят: можно предположить сто вариантов боя, а он сложится по сто первому. По самому жизненному.
— Как вы сказали? — живо спросил Прокофьев. — Повторите, пожалуйста.
Круглов повторил.
— Да, бой… — задумчиво сказал художник.
Майор видел, что художник сказал это для себя, глаза его были устремлены куда-то далеко.
— Ну конечно, для боя! — вдруг радостно, будто подводя итог своим размышлениям, проговорил Прокофьев. — Ведь всё, что вы делаете — строевая, физическая подготовка, стрельба, выравнивание кроватей, — всё это, в конечном счёте, для боя, для того, чтобы победить. Правда?
— Правильно, — подтвердил майор.
— Вот это и есть главное! Я только сейчас понял. Как удачно вы натолкнули меня на эту мысль. Вот спасибо!
— Я ничего особенного вам не сказал, — смущённо возразил Круглов, — это все знают.
— Все знают, и я, конечно, знал. Но сейчас, почему-то только сейчас, я отчётливо понял, что это и есть та фокусная точка, куда должны быть направлены мои мысли и усилия. Я тоже должен свести всё в один момент, в такой узел, в котором проявятся и строевая, и тактика, и дисциплина, и закалка. Но как это сделать? Ведь вы сами изучаете все эти элементы отдельно.
— Нет, — возразил майор, — у нас бывают учения, где все эти качества проявляются в комплексе. Вот в среду будет ротное тактическое учение с боевой стрельбой. Приходите, может быть, что-нибудь и найдёте. Учения — тот же бой, только учебный.
— С удовольствием, обязательно приду, — пообещал художник.
В среду, рано утром, когда воздух ещё был холодный, а из-за горизонта только начинал разливаться по небу солнечный свет, Прокофьев приехал с майором на учебное поле.