— Привет Серега, как там тяжело пришлось?
Оргулов выглядел не очень: усталый, невыспавшийся, побитый жизнью, но все же матерый хищник с особым блеском в глазах.
— Здорово Макс. Хорошо помог, первой же серией почти под накрытие.
— Ну так, для этого ты мне эти 'самовары' и оставил. А что произошло? Кто там такой умный?
Оргулов кивнул головой.
— Да чистили коридор для конвоя с беженцами, и случайно зверьков срисовали, чуть раньше, чем они нас, поэтому пришлось в бой сходу вступать.
— Много их было?
— Обычная мобильная группа. Два переделанных джипа и человек восемь бойцов.
— Всех положили?
— Трое ушли, только гоняться за ними по 'зеленке' смысла нет. Нарваться на засаду и людей потерять — раз плюнуть.
— Тоже правильно. Интересно, какого хрена они так близко к блокпосту подобрались.
— Скорее колонну пасут…
— Тогда придется туда секрет снова выставить, не нравится мне вся эта тягомотина.
Перекусив горячего — опять все тот же Рощупкин, любитель вкусно поесть, уже давно приготовил изумительный плов из подорвавшегося на мине барана, они снова умотали в горы, отлавливать боевиков и обеспечивать безопасность идущему конвою с беженцами.
Уже под вечер, рыча двигателями, через блокпост прошли пять грузовиков забитых изможденными людьми, в сопровождении трех БТРов и двух БМП-2.
Колонна зашла в специальный подготовленный, прикрытый холмом тупичок, где люди уже могли спокойно остановиться и передохнуть, не опасаясь нападения и обстрела. За их безопасность уже отвечали мы, поэтому в 'зеленке' недалеко от блокпоста уже находились два секрета, которые контролировали несколько самых опасных мест, откуда могли обстрелять наших гостей.
К прибытию колонны на блокпосте нарисовались трое контрразведчиков с приличной охраной, которые должны были провести фильтрацию прибывших и выявлять скрытых боевиков и их пособников.
Я стоял в сторонке и вполголоса общался с командиром конвоя майором Мардуховым, который рассказывал уже вполне привычную для нашего положения историю, про освобожденных рабов, живущих в скотских условиях в поселках-укрепрайонах, где базируются сильные банды крымских татар. Про целые кладбища забитых до смерти мирных жителей, про турецких наемников, про потоки оружия и наркотиков. Эти новости уже не шокировали и не вызывали никаких эмоций — теперь это наша действительность, в которой как в паутине приходится барахтаться каждый день. В Крыму идет гражданская война и такие слова как толерантность, гуманизм, дружба народов уже давно анахронизмы и есть только тягучая, грустная действительность. Все мы с тоской смотрим, как уменьшаются рационы питания, как начинаются перебои с горючим и боеприпасами, как мир скатывается в пучину безумия. Уже где-то грохочут ядерные взрывы, и ни для кого не секрет что в ближайшее время кто-то глобально начнет применять оружие массового поражения и ответные удары будут нанесены по всем, причастным и непричастным.
В это время контрики шмонали доставленный контингент, снимали отпечатки пальцев, фотографировали, все это скидывали в компьютеры и отправляли в Севастополь. Охрана из спецназа морской пехоты, который в самом начале гражданской войны был переброшен в город для поддержки российских частей гарнизона, медленно прогуливалась вокруг грузовиков, грозно поглядывая на запуганных и побитых жизнью людей.
Для меня это было привычно и знакомо, поэтому мельком глянув на людей, я пошел мимо машин к БТРу, на броне которого расположился Мишка Синцов, старлей из нашей ПВОшной дивизии, который после уничтожения пусковых турецкой авиацией перебрался в пехоту и теперь частенько выезжал вот на такие операции.
Но пройти к броне не получилось, со стороны ближнего грузовика раздался истошный крик:
— Максим!
Я повернул голову и с трудом узнал кричащую женщину. Это была ОНА! Грязная, в хламиде, с коротко обрезанными волосами, с синяком на скуле, но все-таки это была ОНА! Сердце как когда-то давно сделало два удара, и застучало в бешенном темпе как мотор набирающего скорость гоночного автомобиля.
Тот день начался для меня, как и все остальные. С раннего подъема в опостылевшей общаге. По коридору уже шуршали полусонные соседи. На общей кухне что-то журчало, парило и обдавало запахом домашней еды. Я не любил общую кухню и старался там не появляться совсем: неуловимый и неприятный дух зависти интриг там витал и весьма густой. У меня как то не сложились отношения с соседями, да и желания не было: общага вроде как относилась к Министерству обороны, но таких военных как я здесь было очень мало. Здание давно превратилось в ночлежку для торговцев с близлежащего рынка, которые за определенную мзду имели большее предпочтение при выделении комнат, нежели наш собрат в погонах. У коменданта кто-то из родственников был в гарнизонной прокуратуре, поэтому на такие предпочтения закрывали глаза, а скорее всего имели какой-то интерес. Мне в свое время совершенно случайно удалось тут обосноваться и в одиночку занять трехместную комнату и в течении пары лет стойко отбиваться от попыток кого-то мне подселить. Это был интересный мир. Прямо 'срез общества в канаве' как любил выражаться. На втором и третьем этаже жили более привилегированные жильцы и чем выше к крыше, тем ниже социальный статус. На пятом этаже жили, чуть ли не отбросы, которых по той или иной причине не могли выселить, и там часто происходили пьянки и дебоши. Вот такой вот каламбур — чем ниже человек опустился, тем выше он поднимается по этажам в общаге.