Несколько минут он привыкал к положению, еще напрягался и обхватывал коленями упругое седло, но потом свыкся, понял, что бояться нечего. Машина катила по прямой дороге, слегка подрагивая и потряхивая на выбоинах. Сафронову был виден крутой затылок комбата, околыш его фуражки и мягкий профиль Галины Михайловны, отчетливо различимый в темноте. По обе стороны дороги стоял тихий лес. Он казался не живым, а декоративным, и все вокруг тоже было бы неживым и нереальным, если бы не гудение мотора, не звездочка, мерцающая над головой, не легкий запах пыли и сосны.
Звездочка то появлялась, то скрывалась за тучами, и Сафронову чудилось, что там, высоко над ними, кто-то не отпускает их из виду, мчится с зажженной фарой.
Тряхнуло так, что Сафронов чуть не вылетел из седла. Галина Михайловна ойкнула. А Лыков-старший крикнул:
— Корневище! Сейчас на проселочную выедем.
Они и в самом деле выскочили на проселочную. На секунду выглянула луна, и дорога блеснула сероватой лентой. Мотоцикл загудел тише и ровнее. Сафронов молча сидел на своем сиденье, изредка скашивая глаза на Галину Михайловну. Она почувствовала его взгляд, повернула голову и улыбнулась.
Сафронов поразился: «Какие у нее белые зубы!»
Было тихо и пустынно. Звездочка наверху исчезла. И ничего живого как будто не было вокруг. Только они трое. Только машина. Только равномерное гудение мотора, которое никак не сливалось с этой тишиной и темнотой, казалось назойливым и чужим звуком.
Сафронову было как-то не по себе, непривычно и странно. «Быть может, мы заблудились? Быть может, тут прошли бои и лес полон мертвых людей?»
Из-за поворота показалась деревенька. Сафронов с надеждой вглядывался в темноту: ни огонька, ни звука… Неживые дома. Неживые постройки. Лишь на самом выезде вдруг пронзительно тявкнула собачонка. Сафронов никогда бы и не подумал, что он так обрадуется этому тявканью, этому обычному земному звуку, Галине Михайловне, вероятно, передалось его состояние. Она вновь повернулась и улыбнулась Сафронову.
Мотоцикл неожиданно чихнул, словно подавился пылью, затарахтел непривычно резко.
— Начинается, — пробурчал Лыков-старший.
Он остановил машину и, светя фонариком, висящим у него на груди, начал копаться в машине.
Сафронов встал на землю, с удовольствием распрямляя затекшую спину.
Теперь можно было бы и поговорить, но он боялся нарушить тишину, вспугнуть лес, поле, выдать себя разговором, точно за ними следили и подслушивали.
Через некоторое время Лыков-старший вскочил в седло, с маху нажал на педаль.
— Подтолкните.
Сафронов подталкивал мотоцикл по мягкой дороге, ускоряя шаг, пока машина не завелась и не пошла плавным ходом.
Сафронову было приятно, что он помог командиру и так ловко на глазах у Галины Михайловны вскочил в седло.
И опять они покатили по безлюдной пустыне, как по другой планете. И опять Сафронову стало не по себе, и он подумал: «Хотя бы снова собачка тявкнула или хотя бы мы остановились».
И только он так подумал, мотор заглох. Лыков-старший что-то забурчал себе под нос.
Сафронов соскочил с седла и протянул руку Галине Михайловне. Они с удовольствием сделали несколько шагов, ощущая мягкую пыль под ногами. Только теперь, когда мотоцикл заглох, они поняли, что гудение его с непривычки раздражало их, как гудение комара над ухом, а тишина приятна и доставляет наслаждение.
— Вы пошли бы пешочком? — спросил Сафронов.
— С радостью, — ответила Галина Михайловна.
— Подтолкните! — крикнул Лыков-старший, будто испугался, что они и в самом деле могут уйти от него.
Галина Михайловна вновь уселась в коляску, а Сафронов начал подталкивать машину и, когда мотор загудел, вспрыгнул в седло, как заправский всадник.
И еще и раз, и два, и три чихал мотор. И Сафронову приходилось соскакивать и подталкивать железного коня. Он так поднаторел и так расхрабрился, что уже не спешил вскакивать на свое место, а бежал за машиной, отставал, догонял ее, словно играл в новую, придуманную им игру. Этот бег будоражил кровь, отвлекал от случайных мыслей, а присутствие Галины Михайловны придавало игре азарт и заставляло Сафронова казаться молодцеватым. Однажды он поскользнулся, припал на колено и ощутил теплоту еще не остывшей земли.
Они проезжали сонные, словно вымершие, деревеньки, лесочки, поля, поднимались в гору и скатывались под уклон, и казалось, конца не будет их дороге и этой странной пустынности вокруг.