— Там санинструктора нет.
— Нужно дать, — распорядился очкарик.
— Сейчас как раз…
— Обеспечить, — повторил очкарик.
«Жираф» повел головой и пригласил Галину Михайловну к себе в блиндаж, находившийся неподалеку от штабного. Тут он ее накормил и предложил побыть сегодня здесь, хотя бы отоспаться, Но Галина Михайловна отказалась:
— Чего уж. Надо на место. Там, наверное, дело есть.
«Жираф» сочувственно покачал головой, повернулся к двери, крикнул фальцетом:
— Крупенюка ко мне!
Появился красноармеец с тремя треугольничками в петлицах. Галина Михайловна обратила внимание на его пунцовые щеки и на то, что ушанка была завязана под подбородком.
— Крупенюк, — приказал «жираф», — поступаешь в распоряжение военврача. Направляешься в стрелковый батальон. Захватишь сумку. Тебе соберут все, что надо.
Крупенюк вел себя явно не по-военному, на все слова старшего врача послушно кивал головой, а не козырял, как положено. Когда они очутились на улице, Крупенюк, заметив внимательный взгляд военврача, объяснил причину завязанных ушей:
— Ухи поморожены. Шшиплет.
«И щеки прихватило», — подумала Галина Михайловна, но сказала совсем другое:
— Куда идти? Дорогу знаете?
— Ишшо бы. Километр с гаком по лесочку, а там… — Он покосился на женщину. — Ну да ничего. Проскочим.
«Вот именно», — про себя рассудила Галина Михайловна и не ощутила ни боязни, ни страха. Было одно желание: поскорее добраться до места новой службы.
Снова начался обстрел. Где-то поблизости раздавались лающие взрывы, а однажды грохнуло совсем рядом. Вскоре они прошли мимо свежей воронки. И Галина Михайловна оглянулась. Так резко бросалась в глаза эта дымящаяся чернота на белом снегу.
— Минометами шпарит, — объяснил Крупенюк.
И опять она не напугалась и не почувствовала страха. Приняла это объяснение к сведению, словно оно ее не касалось и она не принимала участия в том, что происходит вокруг. И обстрел, и мины, и осколки, что летали поблизости, будто бы угрожали кому угодно, только не ей, А она могла все это наблюдать спокойно, как на прогулке.
Крупенюк согрелся. От его широкой спины шел пар. Шинель стала покрываться инеем, отчетливо заметным на каждой ворсинке.
— Может, передохнете? — предложила Галина Михайловна. — Или я сумку возьму? Или дайте мой чемодан.
— Ништо, — отказался Крупенюк, пробираясь вперед по рыхлому, выпавшему за ночь снегу.
Она шла легко, хотя ноги проваливались в снег почти по колено.
— От теперь, — вполголоса произнес Крупенюк и тяжело перевел дыхание.
Он жестом велел ей пригнуться и, когда она это сделала, начал пояснять:
— Ишшо метров пятьсот. Вон лесочек видите? Сейчас лощинка будет, потом угор, кусточки, а там пустошь. Это мертвое пространство…
— Безопасно? — спросила Галина Михайловна.
— Не-е. Самое опасное. Говорю — мертвое.
Галина Михайловна в душе улыбнулась над тем, как он своеобразно понимает «мертвое пространство», но ничего не сказала.
— Это метров десять, — продолжал Крупенюк. — Это бежать надо. Там камень по дороге. Не спотыкнитесь. Ну и остаток по-пластунски.
Она слушала и удивлялась: чего тут такого? Как об этом можно столько говорить? Она видела снежное поле. Кустики. А совсем недалеко лесок. Только какой-то странный, срезанный, куцый, почти без вершин.
Что-то дзинькнуло. Крупенюк притиснул ее к дереву. Не успела она возмутиться, он произнес:
— Клюнуло, — и показал глазами на дерево.
Галина Михайловна взглянула на ствол и заметила царапину, будто по коре провели острым предметом. Но и это ее не напугало. Она продолжала ощущать себя отрешенной и посторонней. Это он, санинструктор Крупенюк, был действующим лицом, а она шла за ним и наблюдала.
— От плохо, — Крупенюк покачал головой. — Засекли, значит.
«Так не ходите», — хотела сказать она, жалея его и совсем не думая о себе.
— Подождем. Замри, — прошептал Крупенюк и опустился на локти, глазами повелев ей сделать то же. Но Галина Михайловна вовсе не хотела ложиться в снег и подчинилась исключительно из чувства сострадания к санинструктору.
— За мной. И не отставайте, — прошептал Крупенюк и, как в воду, привстал и снова нырнул в снег.
Впереди себя он толкал ее чемодан, а за ним полз сам, ловко передвигая ногами. Галина Михайловна видела широкие подошвы его сапог со стоптанными каблуками. Она ползла, сдерживая возмущение. «И чего? И зачем? Нагоняет страху».
Было тихо. Никто не стрелял. Снег лежал белым, нетронутым. Смотреть на него приятно, но когда он попадает в рукава и холодит тело — совсем не радостно. «Слушайте, пойдемте нормально», — собиралась предложить Галина Михайловна, но в этот миг где-то сбоку послышались хлопки, будто кто-то играл в детскую хлопушку.