— А санитарами-то вы работали?
— Никак нет, — по-солдатски дружно ответили санитары.
— После завтрака начнем учиться.
Как и предполагал Сафронов, санитары почти ничего не умели. Самый старший из них, Лепик, еще мог кое-как шины накладывать.
— Мне, стал быть, приходилось. Я, стал быть, нашего лейтенанта еще под Смоленском вытаскивал. Доску, стал быть, к ноге присобачил, а то она болталась, как тряпичная, стал быть.
— Но теперь вы не просто санитары, — объяснил Сафронов. — Не в роте и не в батальоне. Вы теперь санитары медсанбата и должны многое знать. При случае заменить сестер, а то и фельдшера.
Он оглядел настороженно притихших солдат, спросил напрямик:
— Вы хоть представляете путь раненого с передовой к нам, в медсанбат? — По их лицам понял: не представляют. — Кто из вас был ранен? — Он тут же сообразил, что задал вопрос неудачно, поправился: — Кто и как попал к нам?
Они начали было отвечать все одновременно, но тотчас замолкли, вспомнив армейское правило: говорить каждому за себя.
— Ясно, — сказал Сафронов. — Каждый попал по-своему. А цепочка такая. С передовой вас выносит санитар. Может и фельдшер, и даже врач, в зависимости от обстановки, но, как правило, санитар. Вы попадаете на батальонный медицинский пункт, где вам оказывается соответствующая самая малая и самая необходимая помощь. Потом вас доставляют на полковой медицинский пункт. Там уже и уколы и шины, как следует. Там врачи… А от них к нам везут…
Сафронова прервали, вызвали на очередное совещание, и он поручил занятие сестрам. Когда он возвращался, еще издали услышал смех у своей палатки. Подошел поближе и увидел: у сосны, держась за нее руками, стоял Галкин. На голове бинт, на правой ноге шина, ремня нет, сапог нет. В другой обстановке, в боевых условиях, это было бы не смешно, а здесь, среди бела дня, в тишине, под ясным небом, это выглядело забавно. И люди смеялись. Сам Галкин тоже хохотал и в то же время подавал Сафронову тревожные знаки.
— Отлучиться надо… ох, ох… — объяснял он сквозь смех. — Да разве так можно!! Ох, ох… Зверей распугаю.
Именно это обстоятельство и вызывало дружное ржание окружающих.
— Разбинтуйте, — приказал Сафронов, с трудом преодолевая в себе приступ детского веселья.
Потом санитары учились работать с носилками. И опять с шуточками, со смешком. В обед он сказал Штукину:
— Не знаю, как вам, а мне попали веселые санитары.
— Шутка — тоже лекарство, — философски заметил Штукин. — Положительные эмоции — положительны.
Сафронов хлопнул друга по плечу и пошел к себе. Санитары учились носить без носилок. Двое складывали руки замком, третий садился на эти руки, как на стул.
— Не! Не! — кричал Галкин. — Давайте по-честному, ребята. В кине видели, как буржуев носят? Так и вы так же. — И он принял важное выражение, вздернул нос и надул щеки.
В перерыве Сафронов не удержался, собрал подчиненных.
— Я вот на что хочу обратить внимание. Работа нам предстоит тяжелая и невеселая… Я, конечно, не против шуток, но только чтобы вы знали: главное — быстрота и внимательность к раненым, чтобы никто не залеживался без помощи, чтобы каждый почувствовал себя у нас… — Тут он осекся, заметив насмешливый взгляд Стомы. «Она осуждает эти разговоры», — мелькнула мысль. — Главное — понимать свою задачу и относиться к делу серьезно, — поспешно закончил он.
Помедлил, встал. И все встали.
— Теперь девушки — шины моделировать, а мы попробуем палатку свернуть и развернуть. Приходилось?
— Никак нет, — за всех ответил Трофимов.
— Срубы я ставил, — сказал Лепик. — Окопы рыл, стал быть, а палатку нет, не приходилось.
— Еще блиндажи, — вставил Галкин. — Землянки.
— А теперь вот палатка, — прервал Сафронов. — Она — наш дом, она — наше рабочее место. Ее необходимо разворачивать и сворачивать быстро, как можно быстрее. Чтобы медсанбат прибыл — и мы уже готовы были к приему раненых. Ясно?
Санитары работали старательно, но неумело. Лейтенант Кубышкин то и дело передергивался, будто почесывался, волновался. Как только сняли натяжение, убрали колышки и развязали веревки, брезент повис на мачтах и одна из них затрещала и прогнулась. Галкин тотчас нырнул внутрь. Или он подоспел поздно, или попытался вытащить мачту из гнезда, но сооружение рухнуло, и он очутился под брезентом. Галкин тотчас закричал:
— Ничё! Ничё!
Этот крик опять рассмешил всех.
Когда он вылез, весь красный и потный, то заявил: