— Это ничё. Со мной уже бывало. Надо зад оттопыривать.
Неизвестно, как скоро удалось бы санитарам свернуть и развернуть палатку, но тут появился Петро.
— Вы чего это заливаетесь? — обратился он к Стоме, довольный тем, что есть повод заговорить с нею.
Стома предостерегающе кивнула на капитана: дескать, имей в виду.
— Здравия желаю, — не растерялся Петро. — Разрешите помочь?
Во время ужина Сафронов жаловался Штукину:
— Как я с ними работать буду?..
— Притрутся. Получится.
Они долго ходили по лесу, вспоминали военфак, товарищей, эпизоды из той жизни. И эти воспоминания доставляли им удовольствие, успокаивали сердце.
Едва он вернулся, зашуршал брезент, показалась круглая голова Галкина.
— Товарищ капитан, отведайте грибков. Мы тута насобирали.
— Вы бы лучше сестрам.
— Не сомневайтесь. Они уже отведали.
Сафронову не спалось. Нетерпение, неясность, неудовлетворенность не покидали его. Хотелось поскорее участвовать в своем первом наступлении, но как пройдет работа при таком штате? При такой слабой подготовке? Сегодня опять говорили: «Скоро, со дня на день». «По мне, так скорее бы, но для дела еще бы несколько дней на тренировку; на знакомство с людьми».
Из-за брезентовой занавески раздавался здоровый храп санитаров, шепоток сестер. Где-то вдали, должно быть у штаба, негромко переговаривались люди. Пахло сосной, грибами, нашатырем, которым с вечера сестры чистили свои гимнастерки. И все эти запахи, тишина, покой и убаюкивали, и волновали Сафронова.
«Не на войне, а у войны. Все жду, жду, жду…»
V
Подняли их по тревоге. По общему шуму, по движению, тотчас заполнившему лес, по недалекому гудению машин Сафронов понял: на этот раз серьезно.
— Быстро! — крикнул он в темноту палатки, но, выскочив на воздух, убедился, что кричал напрасно: подчиненные уже стояли у выхода.
— К штабу, — приказал Сафронов и первым побежал по изученной за частые ночные «срочные» вызовы тропинке.
Он бежал и слышал за собой частое дыхание Кубышкина, а со всех сторон доносились топанье тяжелых сапог по земле и голоса, обрывки фраз, окрики, команды. Сафронов чувствовал легкое бодрящее напряжение, неведомое ему до сих пор. И топот бегущих со всех сторон людей, и их голоса, и ночная свежесть — все это тотчас развеяло остатки сна.
У штаба уже стояла группа офицеров.
Сафронов доложил НШ о прибытии взвода. В ответ Царапкин подал команду:
— Становитесь повзводно. Общее построение.
И тотчас люди начали двигаться, а голоса смолкать. Сафронов уловил в них то же легкое напряжение, что и в самом себе.
«Тоже волнуются», — подумал он.
Быть может, случись это днем, он чувствовал бы все по-другому, но сейчас, ночью, ощущение было особое, обостренное.
Командир медсанбата объяснил задачу:
— Передислокация. На свертывание один час.
НШ добавил:
— Командиры взводов, ко мне. Получите машины и водителей.
И снова все пришло в движение. Загудели машины. То там, то здесь ночную темноту разрезали лучи фонариков.
Люди переговаривались, наверное, не слышнее, чем днем, но в ночной тишине голоса слышались резче, отчетливее, они перемешивались, сливались и снова отдалялись друг от друга.
Вернувшись к своей палатке вместе с водителем, Сафронов начал отдавать команды, кому что взять, за чем проследить, кто за что отвечает.
Подчиненные с непривычки, да еще в темноте, все путали, сталкивались и ворчали один на другого.
— Тихо! — прикрикнул Сафронов. — В первую очередь вынести медикаменты, перевязочный материал и шины.
— Уже вынесли, — ответила Стома.
Только теперь Сафронов заметил, что сестры стоят в сторонке, под сосной, и не участвуют в общей суете и движении. Подле них действительно находилось все положенное имущество. А они сами были в шинелях, туго перетянутых ремнями.
— Нужно машину, — сказала Люба, — чтобы сразу грузить.
— Это верно, — согласился Сафронов, не придав значения тому, что предложение сделала сестра, подчиненная, а не он, командир. — Сюда подъехать можете? — спросил он шофера.
Шофер козырнул и скрылся за деревьями. Из палатки донесся дружный хохот. Сафронов бросился туда:
— В чем дело?
Санитары не могли остановиться, лишь показывали пальцами на Галкина.
Тот стоял, виновато склонив голову, и тоже улыбался. Лицо у него было чем-то измазано и блестело в свете фонарика.
— Посуду хотел вылизать, — объяснил он. — Нешто грязную везти?