Сухие, рубленые фразы, произносимые Самандаровым, не требовали пояснений, но среди собравшихся возникло вдруг какое-то движение, прошел едва слышный шепоток. Недовольный этим секретарь обкома вопросительно оглядел всех, кто был в кабинете.
— Кто-нибудь сомневается в моих словах? — жестко спросил он. — Или что-нибудь неясно?
Поднялся Ибрагимов, заведующий отделом промышленности обкома, симпатичный человек средних лет с буйной, вьющейся шевелюрой, и, слегка волнуясь, сказал:
— Товарищ Самандаров, дело не в сомнениях. В связи с вашим сегодняшним сообщением возникла закономерная мысль: нельзя ли несколько сократить призыв в трудовую армию и усилить за счет этого возможности собственной промышленности?
— Нет, — ни секунды не раздумывая, ответил секретарь обкома. — Подобная возможность появилась бы при условии, если бы мы разместили в области несколько эвакуированных заводов из прифронтовых районов. Но сейчас этот вопрос решен, с ним, товарищи, были свои сложности…
— Очень жаль, что не разместили, — раздался чей-то робкий голос, и Самандаров понял, кому он принадлежал, поэтому недовольно и жестко посмотрел в ту сторону, где сидел заведующий отделом пропаганды, с упреком заметил ему:
— Я сообщаю об этом, товарищ Бабаев, не для того чтобы вопрос дискутировался. Поэтому не стоит лить воду на мельницу людей, подобных Орифу Олимову.
— К слову пришлось, я высказал свое личное мнение, товарищ Самандаров, — ответил Бабаев.
Выбитый из колеи этими пререканиями, Самандаров занервничал:
— Я пригласил вас, товарищи, не на партийное собрание. Пусть каждый заведующий отделом подумает, как перестроить план работы в соответствии с данными указаниями, а после утверждения на бюро доведет до сведения низовых партийных организаций. Крепко надо запомнить одно: время военное — и все наши действия должны быть подчинены требованиям этого времени. Не будем возвращаться к вопросу, который уже решен.
Совещание закончилось быстрее обычного. Еще не все ушли из кабинета, а Салим Самандаров уже протянул руку к ВЧ, чтобы набрать номер и отчитаться о проведенном совещании перед руководством ЦК. В самом конце разговора он не преминул заметить, что сторонники Олимова вновь принялись за старое, считая непоправимой ошибкой отказ от размещения двух эвакуированных заводов.
— Сколько можно говорить об одном и том же?! — кипятился Самандаров. — Пора бы уж понять, что партийная работа не терпит лишних разговоров. Недовольным решениями партии нужно сказать: «Не нравится — пожалуйста, на все четыре стороны!»
На другом конце провода, видимо, что-то советовали в ответ на сетования Салима, потому что какое-то время он внимательно слушал и молча кивал.
Но даже несмотря на то что Самандаров немного поостыл после этого разговора, тем не менее он тяжело поднялся с места, взглянул на часы, висевшие напротив стола, и еще раз подивился, как быстро и незаметно передвигаются стрелки: они показывали уже без десяти одиннадцать. Салим нажал кнопку звонка в приемную.
— Если можно, Нина Семеновна, горячего чая!.. — попросил Самандаров.
— Сейчас, — ответила та и, улыбаясь, сообщила Салиму, что во время совещания ему звонили из дома.
— Сегодня день рождения вашего сына, помните? — улыбнулась женщина. — Вы обещали прийти сегодня пораньше и поздравить…
Самандаров растерянно почесал затылок:
— Ох, как жаль, обманщиком выгляжу перед ребенком! Сейчас ехать уже поздно, да и звонить бесполезно, дома все давно спать легли. Что делать, Нина Семеновна?
Секретарь понимающе вздохнула.
— Ничего страшного, Салим Самандарович. Жена ваша понимает, какое нынче положение. Заваривать чай?
— Обязательно, Нина Семеновна, работы еще так много! — И Самандаров снова посмотрел на часы, теперь на ручные.
5
Казалось, осень первого года войны тянулась бесконечно. Обычно уже в ноябре зима вступала в свои права, а нынче стояла такая теплынь, что все одевались очень легко. Поглощенные заботами и тревогами этой первой военной осени, мехрабадцы не замечали ни золотистой листвы деревьев, ни разноцветья клумб и цветников, украшавших скверы и площади города. Изумрудная вода реки, пересекающей город с востока на запад, лазурное и беспредельное, словно океан, небо, беззаботное пение птиц под нежаркими солнечными лучами впервые на протяжении многих лет не трогали сердца, не услаждали взгляда: людей поглощали заботы дня насущного. Война закрыла от людских глаз всю эту красоту. Какие справлялись бы свадьбы, как сладко звучали бы песни в эту необычно прекрасную осеннюю пору, если б не было войны! Но, увы, в те горькие дни сердце Мехрабада было опечалено, как опечалена вся советская земля. Облик города потускнел, а жизнь стала неспокойной. Вместо веселых праздников, которыми всегда славился этот благодатный край, сегодня за окнами домов слышны лишь надрывающие душу вздохи матерей, жен и сестер, проводивших на фронт своих мужчин. Сколько месяцев развешанные по городу громкоговорители работают день и ночь; стар и млад постоянно прислушиваются в ожидании знакомого голоса диктора Левитана — не будет ли наконец сегодня доброй вести? Но нет, наши войска все отступают с тяжелыми боями и потерями, а немцы почти подошли к Москве. На юге враг уже у берегов Крыма, на севере осаждает Ленинград.