Махфиратхола и сама ничего не знала толком, лишь значительно позже ей стало известно, как все произошло.
После того, как зять категорически отказался исполнить просьбу Амактуры и освободить его от призыва в трудовую армию, да к тому же еще и упрекнул дядюшку, Амактура пошел в келью суфи квартальной мечети кори[5] Сабира. Там вся троица была в сборе: два товарища Амактуры, заготовители сырья артели, Сахибназар и Бердимурад, тоже были здесь. Узнав о неудачных хлопотах Амактуры, они посочувствовали ему и расценили поведение Орифа как недостойное, неуважительное. Сахибназар признался:
— Мы с Бердимурадом вчера тоже получили такие же повестки. И нас призывают в трудовую армию. Из тех, кого мобилизовали на эти работы раньше, некоторые уже вернулись — сразу же заболев там. По их словам, работа тяжелая, да и климат неподходящий. Люди крепкие, которые легко приспосабливаются и знают русский язык, еще кое-как справляются, а таким, как мы с вами, ничего не понимающим глупцам, придется лихо! Это уж точно!..
Страх охватил Амактуру. С другой стороны, не могло не отложиться в памяти и то, что говорил ему на прощание Ориф.
— Так что же делать? Придется, как и всем, положиться на волю судьбы, — в смятении решил Амактура.
— Тут Бердимурад подсказывает выход, — вкрадчиво заметил кори Сабир.
— Я что говорю, — Бердимурад трогал рукой реденькую бородку и усы, изредка прикрывая глаза подергивающимися веками. — Во-первых, наши уже отогнали немцев от Москвы. Теперь, вполне возможно, они будут изгнаны и из других городов… Таким образом, не успеешь оглянуться, как война закончится и без нас с вами! Поэтому давайте-ка под предлогом очередной заготовки кожи поедем в разные стороны и останемся подольше. Там будет видно, все в руках божьих!
Амактура усомнился в правильности этого решения, спросил:
— А что же делать с повесткой?
— Еще не вышел срок наших повесток, одна неделя есть в запасе, — рассчитал все Сахибназар.
— А у меня меньше, всего четыре дня осталось!.. — сожалел Амактура, грустно добавив: — Нет, ваш совет никудышный! В своем краю, от своих людей бежать — это грех, великий грех! Вы не правы, война еще долго продлится. А ваши мысли, Бердимурад, словно наркотик!..
Кори Сабир, позволявший себе побаловаться иногда соком опийного мака, втянул голову в плечи, закашлялся. Примолкли Сахибназар с Бердимурадом, пристыженные словами Амактуры, который внезапно собрался уходить и лишь у дверей кельи произнес: «Ладно, я пошел».
В ту ночь до самого утра он не сомкнул глаз, все ворочался с боку на бок. И только под утро крепко уснул, но тут же увидел страшный сон, испугался и проснулся. Долго сидел он в то утро в постели, отдавшись своим думам, попробовал даже истолковать свой сон. Получалось плохо: в дальнем путешествии его ждут тяжкие испытания — и в конце концов он отдаст богу душу, не выдержав их…
С этого часа Амактура стал задумчив, и без того тяжелые веки он теперь вообще не поднимал, ни на кого не смотрел. В таком состоянии в то утро воскресного дня ушел из дома и пропал на три дня.
Нашли его в ущелье Сим, что вблизи кишлака Шаршара Хосорского района, недалеко от Мехрабада, — нашли без сознания, с простреленной ладонью левой руки: двух последних пальцев как не бывало. Он потерял много крови, рядом с ним лежала охотничья одностволка. Только потом стало известно, что в тот воскресный день Амактура поехал подышать свежим воздухом и развеяться. В кишлаке Шаршара зашел в гости к своему старому другу охотнику Саиду. Тот пригласил его с собой в горы поохотиться на куропаток. Саид подстрелил несколько куропаток, и Амактура, попросив у него ружье, ушел подальше, в ущелье.
Очутившись среди каменных глыб, Амактура почувствовал, как спазм снова схватил его за горло, перед его мысленным взором вновь предстали тягостные картины недавнего сна, и страх окончательно лишил его разума: он выстрелил…
Ориф и Шамсия молча слушали Махфиратхолу, ощущая все время какое-то внутреннее беспокойство от противоречивых чувств, разрывавших их сердца: они жалели дядюшку, но не могли не испытывать гнева от его поступка.
— Случилось худшее, — стремясь все же как-то успокоить мужа и тетку, промолвила Шамсия, — хоть бы теперь все утряслось!..
— На это нечего надеяться, самые большие неприятности у нас еще впереди, — мрачно посмотрел на Шамсию Ориф.
Махфиратхола при этих словах обреченно вздохнула.
— Дня не проходит без того, чтобы не зашел кто-то из милиции, не осведомился о нем, — снова заплакала она.