— Значит, мы еще в Румынии, — сказал Шелестов. — И отклонились от цели мы километров на триста. Есть какие-либо соображения, ребята?
— Есть, — тут же ответил Буторин. — Если передвигаться пешком, если постараться, да по ровной местности — это шесть дней пути. С раненым все двенадцать. Мы можем потерять сутки и выйти вот сюда, к ближайшему шоссе. Захватываем машину, немецкую форму, документы и двигаемся к цели своего задания — к разведшколе. На машине мы туда доберемся за сутки.
— Вы вот что, разведчики, — мрачно произнес штурман. — Вы обо мне не думайте. Костыль я сам себе из ветки сделаю, еды только чуток оставьте. А так я сам доковыляю до ближайшей деревушки, присмотрюсь, глядишь, кто и возьмет на постой раненого, не станет гитлеровцам сдавать меня.
— Исключено, — отрезал Коган. — Я лично против. Мы далеко отошли от места падения самолета. Можно потратить час и сделать носилки. Два шеста, четыре куртки, и все. Скорость передвижения увеличится…
— Тихо! — вдруг произнес Сосновский и замер, держась за лямки вещмешка, который он собирался снять с плеч.
Вокруг было тихо. На полянке жужжали шмели да тихо шелестели листочки на осинке. Еловый лес поднимался дальше по склону, а справа, где-то внизу, журчала речушка. По ней оперативники шли около получаса. Все не чувствовали ног от ледяной воды и скользких камней, то и дело подворачивающихся в неподходящий момент. Самое время снять сапоги, просушить портянки, но Сосновский стоял, повернув голову налево. Его рука медленно спустила с плеча ремень «шмайсера», и это движение заставило всех насторожиться еще больше.
— Где? — тихо спросил Шелестов.
Сосновский подумал, потом уверенно указал назад на склон, откуда они только что пришли. Кто это? Животные, местные крестьяне, собирающие лечебные травы или хворост, или немцы, идущие по следу людей из самолета?
— Наследили, — проворчал Коган и стал поднимать пилота.
Буторин, закинув автомат за спину, помогал ему. Через несколько секунд группа двинулась дальше. Сосновский только махнул рукой, показывая, чтобы все уходили, а он прикроет, задержит преследователей, если это немцы. Шелестов поспешил вперед. Обогнал своих товарищей с раненым штурманом. Его очень беспокоило то, что немцы могли оказаться и спереди. Вычислить, предположить путь беглецов несложно. На месте падения самолета не составит труда понять, что в группе пассажиров есть раненый летчик. А может быть, этот раненый не единственный. И раз транспортный самолет забрался так далеко за линию фронта, значит, на нем летели люди с каким-то важным заданием. Ждать засады стоило.
Но это все же была не засада, это были преследователи. Группа человек в двадцать гитлеровцев появилась среди редкого леса на склоне. Сосновский хорошо видел их. Немцы двигались быстро, но осторожно. Они осматривались по сторонам, часто замирали на месте, приглядываясь к густым ветвям деревьев, к валунам, за которыми могли прятаться русские. Но самое главное, что помогало преследователям, это две овчарки, которые с хрипом рвались с поводков и вели группу по следу летчиков и тех, кто был в самолете.
«Идут двумя группами, — привычно оценил позиции врага Сосновский, встав за толстой елью, раскинувшей широкие массивные лапы до земли. — Одна группа с собаками, вторая следом, чуть поодаль. Правильно, если первая нас нагонит и начнется перестрелка, то вторая группа будет охватывать нас с фланга или попытается зайти в тыл. — Оглянувшись на своих товарищей, он прикинул расстояние. — Нет, пусть отойдут еще дальше». Выждав две минуты, Михаил спокойно откинул приклад автомата, прижал его к плечу и прицелился.
Сухой треск автоматной очереди заставил Буторина и Когана остановиться. Они оглянулись и, не увидев Сосновского, поняли, что произошло. Вторая очередь, и тут же в ответ целый хор очередей «шмайсеров». Сквозь треск очередей был слышен хриплый злобный лай собак. Шелестов прибежал и, крикнув «уводите летчика!», поспешил на помощь Сосновскому. А Сосновский первой же очередью свалил немца, который вел на поводке овчарку. Тот упал, и собака стала рваться с поводка, петля которого была накинута на его руку. Она металась и никак не могла сорваться. Второй фашист, раненный в бедро, пытался отползти за валун, но ему мешала собака, которая, злобно лая и скаля зубы, тоже рвалась с поводка. Пули свистели над головой, с гулким стуком били в ствол дерева. Это было неприятно ощущать, зная, что пули летят точно в тебя, но между ними и тобой дерево. Всего лишь дерево.