И вдруг команда: «Встать! Смирно!» И веселый гул голосов. В батальон вернулся Четыре Перегона. Рука его висела на марлевой подвеске.
— Здорово, хлопцы!
— Здорово, Никола! Где же ты пропадал? Чего-то я тебя давненько не видел? — Костя Гаврилов, поставив аккордеон на траву, скалясь, шел на старшину. Обнялись старые дружки. Расцеловались.
Появились гвардии капитан Тарасов, Игорь Козырев, другие офицеры.
— Ты откуда, старшина? — спрашивал Николу Степан.
— Так я оттуда, товарищ гвардии капитан. — Четыре Перегона махнул рукой на юг. — Из медсанбату.
— Совсем?
— Так точно, совсем.
— А разыскивать не будут?
— Нет, товарищ гвардии капитан, уговорил вроде всех.
Степан недоверчиво помолчал. И этого хватило Николе Кравцову, чтобы понять командира.
— Я же не в тыл ушел, а к вам, чего же вы мне не доверяете?
Улыбался Четыре Перегона жалко, просяще. Степан вспыхнул, недовольный собой, приказал:
— Вполне доверяем. Принимайте старшинские дела. Все!
Двигались на соединение с истекавшей кровью морской бригадой. Лето благоуханное, щедрое ярилось над лесами. Обжигало солнце, и звоном звенели травы. Хмурилось небо и плескал дождь. Играли в голубом мареве мотыльки, пахло хвоей. Тонкий перешеек разъединял гвардейцев с высадившимися на Ладоге матросами.
Батальон закрепился на опушке леса. Лежали, прислушиваясь к удаляющимся минным разрывам. Глухо шумел лес. Несли мимо стонавших, с кровяными повязками солдат. Иные шли сами. На расспросы отвечали злобно: «Ну что пристал? Как да как! Сейчас пойдешь, увидишь!»
Наконец, хвостатым змеем взвилась ракета.
— Приготовиться! — понеслась знакомая команда.
Пошли в атаку.
Дымились траншеи. Заходились автоматы. Жалостью не запасся никто. Гранаты, пистолеты, ножи — все шло в ход.
В половине второго дня к Степану прибежал связной.
— Товарищ гвардии капитан, посыльный от моряков явился.
И в ту же минуту загудел зуммер: звонил Данил Григорьевич.
— Это ты, Степан? Слушай: разведка моряков должна на твой участок выйти. Жди с минуты на минуту!
— Уже прибыла, товарищ гвардии полковник.
— Отлично. Уточните с моряками, что требуется, и через полчаса начинайте… Справа будет второй, слева — третий!
Доведенный до отчаяния, противник дрался упорно. Степан не считал убитых. Боялся сказать себе правду, до того она была страшной…
Вскоре из-за леса ударила «катюша». Смерч пронесся над окопами противника. И тогда десантники ринулись на вражескую оборону. Увидели бегущих навстречу черных, заросших, оборванных, окровавленных моряков.
— Бра-а-а-а-а-а-тцы! Ура-а-а-а!
Во время обстрела Игорь, командовавший одной из рот, видел, как подсекло осколком маленького белобрысого связного и как испуганная Людмилка тянула его по траве к сгоревшему танку. Потом он увидел, как она вскочила на броню и спряталась в башне. После того, как соединение с моряками завершилось и на передовые вышел второй эшелон, Игорь побежал к танку. Около растянутой по траве гусеницы лежал связной. Он был мертв. Игорь вскочил на синюю броню, с трудом отворотил крышку люка… Там, в башне, на корточках сидела Людмилка. Кровь запеклась на груди, залила распотрошенную санитарную сумку. От прямого попадания мины в башню танка окалина сгоревшего металла струей брызнула ей в лицо, изорвала его. Людмилка тоже была мертва.
Бессмысленно было просить прощения генерала Тарасова. Не надо было слез и встреч. Оксана Павловна отлично знала мужа. Тарасов ни при каких обстоятельствах не простит низости и напраслины. Он умеет постоять за свою честь. Он может быть страшным, защищая ее.
Несмотря на великие душевные мучения, Оксана Павловна скоро сообразила, что без вины обвинила мужа и оскорбила его. После разговора с командующим она услышала короткую просьбу Макара, обращенную к Екимову:
— Разрешите отбыть в дивизию?
— Ну, а она как же? — замешался Екимов.
— Здесь останется ординарец.
— Хорошо, генерал, — понял друга Екимов. — Поезжайте!
Замолкли звуки удаляющихся шагов. Сбросил напряжение генератор, работавший от бензинного движка, и лампочки стали гореть вполнакала. В желтом их свете она увидела лицо плачущего Тихона Пролазы.
— Что вы, Тихон Петрович?
Он поднялся с кушетки, привычным жестом выправил гимнастерку и тихо попросил:
— Отпусти меня к нему? А? Он один там. Ты пойми! Ему никак нельзя без ординарца!
Наутро муж сам позвонил ей из дивизии:
— Тяжело сегодня всем и каждому… Без исключений… Значит, не надо выделять себя… Я советую тебе уезжать немедленно в тыл. Немедленно.