Лихорадочно готовят к выезду автомашины. Все, кто раньше с трудом двигался, помогают расчищать дорогу от снега, толкают двух– и трехтонные грузовики, чтобы завести их. Жать на стартер бесполезно. Вспыхивают небольшие костры для подогрева моторов. Проходит десять минут. Еще попытка. Мотор не заводится. Что остается делать солдатам? Немногое. Они хотят прочь отсюда, больше ничего. Но почему никто не заботится об уничтожении остающегося имущества? Почему никто не вспоминает о лежащих наготове подрывных зарядах? Почему не выполняют приказа командования армии ничего не оставлять врагу? Никто и пальцем не шевелит, чтобы выполнить этот приказ: нет для этого свободных пальцев, у всех руки другим заняты.
Вдали слышится пулеметный огонь, надо поторапливаться. Вспыхивают новые костры, их становится все больше. И вдруг прямо по всей этой куче залп из крупнокалиберных. Гасите огонь, мы привлекаем внимание артиллерии! Но кто должен это делать? Я и тот, другой, мы вдвоем? Все разбежались кто куда. они уж не вернутся. Или те, что забрались от страха под машины? Посмотрите-ка и на этих, они вам тоже не помогут! Катаются по снегу с осколками в теле. А те уже мертвы. Слышите, вот опять свистит, завывает! Бамс! И еще раз: бамс! Эй, где вы, куда вы делись, послушайте разумного совета, алло! Но последний уже несется мимо, площадь опустела…
На дорогах страшная неразбериха. Машины и бегущие группы – все стремится на восток. Страх гонит к Сталинграду. Есть только одна-единственная дорога, один-единственный след в снегу. Но дороги почти не видно, нет ни наезженной колеи, ни углубления: ветер сегодня метет особенно сильно. Ни деревца, ни кустика. Железнодорожная линия на Гумрак – единственное земляное возвышение. Да и что за преграда невысокая насыпь для сурового норда, который гонит перед собой целые облака снега, наметает сугробы, не считаясь ни с дорогой, ни с колеей!
Машина за машиной медленно пробиваются вперед, метр за метром, ощупью, немыслимо медленно. Одна останавливается: не тянет мотор. Водитель и интендант спрыгивают, лезут под капот, быстро, лихорадочно быстро, потому что сзади скопились другие машины. Опытные водители вылезают, чертыхаются, идут вперед посмотреть, в чем дело. Молодые, которые чересчур торопятся и у которых опыта поменьше, пытаются объехать, съезжают с колеи и через несколько метров застревают накрепко – ни туда ни сюда. Колеса зарываются в снег все глубже, пока грузовик не садится на диффер. И скоро четыре застрявших грузовика – преграда для всех остальных. Толчок, первую машину уже вытолкнули, она кое-как вылезает. Колонна приходит в движение. Но ненадолго. Останавливается другая машина: кончился бензин. Грузовик просто-напросто опрокидывают в сторону и едут дальше. В морозном воздухе глухо слышны разрывы, поднимается густая метель, еще больше ухудшающая видимость, а караван машин с последними каплями бензина в баках, то и дело останавливаясь, с трудом пробирается на восток. За ним устало плетутся солдаты. Их цель – какой-нибудь подвал в городе. Там у них наконец хоть будут четыре стены и крыша над головой, защищающая от непогоды, немного покоя, а возможно, и еды. Но путь долог, очень долог, а ночь так зверски холодна.
В Питомнике все еще возятся у отдельных машин, упорно не желающих заводиться. Сотни автомашин брошены, а вместе с ними – продовольствие, которое всего несколько часов назад доставили по воздуху и уже не успели распределить, Ящики с бумагами, всякое имущество и, разумеется, обитатели палаток, а также преждевременно прибывшая сюда пехота.
Питомник стал местом боев раньше, чем этого хотело командование. Натиск русских оказался слишком силен. Сейчас полночь, может быть даже несколько позже, но о ночном отдыхе нечего и думать. Противник уже ведет пристрелку новых позиций. Но что означает здесь это слово – «позиции»? Жалкие ямы в снегу, как и повсюду. А снаряды крупного калибра систематически разносят в клочья людей, разбивают технику.
Прошло три часа с тех пор, как вышли в путь первые легкораненые. Картина изменилась. По дороге вдоль железнодорожной насыпи теперь движется олицетворение горя человеческого. Позади – малая толика пути, но десятки раненых и истощенных уже остались лежать на снегу. Это началось сразу же после выхода из Питомника. Сначала пытались поднимать их, ставить на ноги, поддерживать. Надо тащить – ясно: ведь это товарищеский долг. Даже если ты сам едва передвигаешь ноги, ты обязан, ты же знаешь их давно, вместе хлебнули горя на передовой, это связывает нас, особенно в беде. Падающих подхватывают под руки и волокут – иначе не назовешь. Но их становится все больше, а поддерживающих рук – все меньше. На минуту останавливаются около упавшего, но помочь ему невозможно. Завывает ветер, мороз прохватывает до костей сквозь рваное обмундирование, а колонна все топчется на одном месте.
Что же делать? Оставить лежать здесь? Это смерть. Но ему не помочь. И стоять дольше нельзя, от этого никому нет пользы, только свою смерть зовешь. И с тяжелым сердцем шагаешь дальше, а отставший падает в протоптанную колею, он ждет, он все еще надеется, надеется на кого-то, кто придет ему на помощь, ждет сострадания и милосердия, спасительного грузовика. Он чувствует непреодолимую усталость, веки смыкаются. Еще раз приподымается и оглядывается назад. Но никто не идет, никого и ничего. И тогда угасает надежда, а вместе с нею и он сам. Он медленно опускается и погружается в дремоту. А ветер поет ему последнюю песню, засыпает мягким снегом, все выше, пока не закроет совсем и не останется торчать из сугроба лишь рука, взывающая о помощи.
Но он не один. Сначала через каждую сотню метров, а потом все чаще лежат они, обреченные на смерть, ждут великого чуда. Пытаются ползти, несмотря на свои мучительные раны, отмороженные руки и ноги. А когда мимо них плетется кучка таких же едва передвигающих ноги и готовых упасть солдат, они молят, заклинают, шлют вслед проклятия. Слова «Помоги, камрад! " звучат до тех пор, пока не затихают вдали шаги и не наступает вновь одиночество. Призывают в помощь бога, дают обеты, молитвенно складывают руки, бормочут „Отче наш“. Последняя судорога, последний вздох, и вот уже голова падает набок. Рот и глаза открыты, они даже после смерти бросают в темную ночь свою немую жалобу.
Там, где железнодорожная насыпь круто заворачивает, стоят на рельсах три порожних товарных вагона. В них можно укрыться от ветра, и несколько солдат взобрались внутрь, прежде чем упасть без сил. Число их все растет, теперь уже набралось человек тридцать. Примостившись у стен, они лихорадочно оглядываются по сторонам, трут руки. Ноги у них уже обморожены. Последняя надежда – грузовик, который захватит их. Двое лежат снаружи, прижавшись к снегу, и всматриваются вдаль в меланхолическом свете чуть забрезжившего рассвета.
А толпы более сильных и выносливых продолжают свой путь. Поддерживая раненых и обмороженных товарищей, они едва передвигают ноги, напрягая последние силы. Это больше чем судорога. Перед ними, они знают, спасение; спасение это – Сталинград; огромное нагромождение развалин представляется им сущим раем. Мускулы их обрякли, желудок пуст, но стремление дойти придает им ту энергию, которая заставляет поднимать ноги и делать следующий шаг. Многие уже выдыхаются, отдают последнюю малость сил раненым товарищам и сами становятся жертвой этой ужасной ночи, так и оставшись лежать на обочине вместе с тем, кого они пытались спасти.
Позади, в Питомнике, удалось наконец привести в движение грузовик. На нем различим тактический знак саперного батальона. За рулем этой последней машины сидит Глок. Два других грузовика уже в пути, они хотят добраться до «Цветочного горшка», где командир батальона подводит итоговую черту в своем военном дневнике. Машина до отказа набита солдатами и ранеными, между ними втиснулся наш казначей. Грузовик кряхтит, пробирается сквозь вьюгу, иногда лишь на миг вспыхивают его фары, чтобы осветить путь. На дороге занесенные снегом холмики. Грузовик натыкается на них, мотор рычит. Включена первая передача, газ, полный газ! Колеса берут, преодолевают препятствие, раздавливают его тяжестью машины. Слышится треск и хруст, словно ломаются деревянные ножки стула, сплющенные куски прилипают к баллонам и, примерзнув, крутятся вместе с колесом, пока не отпадают на ближайшем повороте.