Как всегда, внезапно и бесшумно вошел отец. Задержал на сыне холодно-любопытствующие глаза и расслабленно упал в кресло. Отец выглядел измученным, но парусиновый светлый костюм и голубая водолазка моложавили его.
— Сенеку терзаешь? — спросил он и, открыв книгу на том месте, где чернел восклицательный знак, нахмурился. — К стоикам переметнулся? Пять лет назад ты был эпикурейцем, потом буддистом и йогом. Сейчас стоик. Весело живешь.
— Я, батя, незаметно живу, как учил Плутарх. Путешествую по своей душе.
— А мне кажется — по честолюбию. Сделай-ка лучше кофе.
Отец еще раз пробежался глазами по фразе, которую выделил Родион, и задумался. Всякий раз, наблюдая за сыном, Арсентию Павловичу приходилось упрекать себя в том, что с Родионом его сближают только книги. И самое неприятное, что он, в сущности, поощрял молчаливое презрение сына ко всему, где нечего было делать Сократу или Камю. Арсентий Павлович не мог обвинить себя в равнодушии к сыну, блестящая голова которого доставляла ему немало наслаждений и подогревала отцовское самолюбие. Независимый характер Родиона избавлял его от необходимости вмешиваться во внутреннюю жизнь сына, беспокоиться за его судьбу, что тоже требовало времени, а время кандидат философских наук Цветков ценил выше всего на свете. Родион всегда был при доме. По целым дням торчал он в кабинете или в своей маленькой мастерской, где пытался укрощать краски. Рисовал он недурно, даже ловко, но Арсентий Павлович находил его картины бесстрастными и «домашними». Свои оценки отец не имел привычки подслащивать, и это еще более разъединяло их. Легкоранимый Родион страдал не столько от суровости этих оценок, сколько от горького сознания, что отец прав. Материнские панегирики он не брал во внимание: ей просто хотелось сделать сыну приятное и хоть этим приблизить его к себе. Мнение отца ему было дороже. Но крутость этих мнений была полезна лишь уму: к сердцу всякий раз больно подплывала острая льдинка обиды. С матерью Родион виделся только за кухонным столом: днем у нее были репетиции, вечером — спектакли. Она была шумной и красивой, к жизни относилась бесцеремонно и поэтому в отличие от отца и как бы назло ему вовсе не дорожила временем. Родион любил наблюдать за ее быстрыми влажными глазами и порывистыми движениями, любил слушать ее голос, пропитанный властной и мягкой хрипотцой. Все добродетели сына мать ставила себе в заслугу и в компании после каждого слова Родиона обводила гостей победными глазами. Родион так привык к материнскому поклонению, что ее точка зрения стала уже неинтересной для него. Но чтобы не разочаровать мать и всегда поддерживать в ней это необходимое для него восхищение, он старался быть рядом с ней изящным и остроумным. Только поэтому он терпеливо сносил частое нашествие гостей, на фоне которых и для которых можно было выгодно лепить себя.
После окончания института Родиона устроили художником-декоратором в областной театр. Из зрительного зала сцена представлялась ему прекрасной и загадочной сказкой. Но, ступив за кулисы, он понял простую и трудную тайну ремесленничества. Вместо тонкой кисти в его руках зачастую была грубая щетка, вместо масляных красок и подрамника — несколько кривых ведер с бултыхающейся густой жидкостью и огромное, во весь пол декорационного цеха, полотно. Он скучно бродил по этой распластанной материи и заливал краской места, отмеченные главным художником. По вечерам, глядя на закатное небо, он тоскливо усмехался: небо тоже смахивало на театральный задник из какого-то странного спектакля. Домой Родион приходил поздно, измотанный и злой. На свои картины и кисти старался не смотреть: запах красок его мутил и раздражал. Отец молчаливо щупал сына насмешливыми глазами и, забавляясь какой-то мыслью, уходил в кабинет. Родион мстительно следовал за ним и, выхватив из пестрой шеренги книг первого попавшегося философа, читал вслух и наугад:
— «Тот, кто чуждается людей, равен природе». Конфуций. «Все знают, как полезно быть полезным, но никто не знает, как полезно быть бесполезным». Чжуанцзы. Папа, они врут?
Отец хмурил тяжелый лоб и, не поднимая головы от бумаг, бросал:
— Философам свойственно заблуждаться.