— Подождите, — перебил его Дзержинский, слегка откинувшись в кресле. — За время работы у нас вы неплохо зарекомендовали себя. Но вам еще мешает излишняя горячность. Задержанный может оказаться человеком с крепкой волей. Помните, что вы победите его лишь в том случае, если на следствии будете владеть собой лучше, чем он.
Через несколько дней арестованного привели на допрос. Наружность его на первый взгляд была ничем не примечательна. Средний рост, круглое, с дряблой желтоватой кожей лицо, острый, словно заточенный, нос. Одежда поношенная, и выглядел он в ней самым обычным человеком. «Удалось бы такому уйти от границы километров на двадцать, — подумал Орленко, — потом никто и внимания на него не обратил бы».
Маленькие, в белесых ресницах глаза Эрни смотрели напряженно и испуганно.
— Вы признаете, что незаконно нарушили границу? — спросил следователь.
— Да, признаю.
— И что стреляли в советский пограничный наряд?
— Стрелял. Но был убежден, что обороняюсь от бандитов.
— Между прочим, — заметил чекист, — начальник заставы, которого вы ранили, был в красноармейской шинели… С какой целью вы пришли из-за кордона?
— Странно, — тут же откликнулся Эрни. — Откуда вы взяли, что я из-за кордона?
— Это вы сами признали.
— Плод богатой фантазии, — фыркнул арестованный.
— Короче… — нахмурился Орленко. — Отвечайте на вопрос. Нам все известно.
— Тогда к чему весь этот бессодержательный диалог?
— Вот что, — сказал Орленко, чувствуя, что начинает злиться, — бросьте валять дурака. Вам это не поможет.
Но нарушитель был невозмутим. Только в глазах его промелькнули насмешливые, издевательские искорки.
И так повторялось изо дня в день. Эрни входил в кабинет покорный, испуганный, но, когда разговор заходил о людях, на связь с которыми он шел, превращался в ничего не понимающего простачка.
На одном из допросов Эрни неожиданно сказал Орленко:
— Давайте бросим эту забаву. Карьеры вы на мне не сделаете… В одном заграничном банке есть счет на мое имя. Золота вам хватит до гробовой доски. Давайте договариваться.
Сдерживая закипевшую в нем ярость, следователь как можно спокойнее спросил:
— Сколько?
Арестованный назвал крупную сумму.
— Мало! — равнодушно бросил чекист.
— Могу прибавить… — обещающе протянул Эрни, но тут Орленко не выдержал:
— Каракатица! Морское дно по тебе плачет!
— К чему эмоции? Вы же не младенец. Не я, так другой купит вас…
Голос диверсанта звучал уже зло и жестко. На следователя смотрели глаза, полные нескрываемой бешеной ненависти, — глаза врага.
Орленко едва не задохнулся от гнева. Сжав кулаки, он рванулся из-за стола. Эрни попытался уклониться, но сильный удар тяжелой матросской руки сбил его на пол.
К полудню на Большую Лубянку вернулся Дзержинский. Узнав о случившемся, он вызвал Орленко.
Следователь вошел в кабинет Председателя ВЧК. Феликс Эдмундович обедал. Увидев вошедшего, отодвинул в сторону миску с супом, поправил сползшую с плеча шинель. Сузившиеся продолговатые глаза его нацелились на Орленко.
— Рассказывайте, — потребовал он.
Следователь говорил долго и сбивчиво.
— …Когда же этот гад сказал, что чекиста можно купить, я хотел его тут же прихлопнуть, — признался он, заканчивая свой рассказ.
— А вы, — слегка усмехнулся Дзержинский, — ждали, что он начнет превозносить заслуги ВЧК и восторгаться нами? И знаете, кого вы обрадовали? Прежде всего врага. Значит, не так уж сильны чекисты, если поступают подобным образом.
— Феликс Эдмундович! Он же контра. Стоит ли с ним антимонию разводить?
— Да, он из породы шакалов. Но и враги, и друзья должны знать, что ВЧК рождена Октябрем. Это — закон. Это — правый пролетарский суд. Мы не царская охранка. Ни в мире врагов, ни в мире друзей мы не можем, не имеем права компрометировать себя.
Орленко потупил глаза.
— И еще. Посудите сами. Сегодня вы ударили диверсанта. А завтра? Вы убеждены, что не ударите под горячую руку невиновного человека? Идите и подумайте об этом.
Вслед за Орленко к Дзержинскому вошел Михайлов — опытный чекист, старый революционер, товарищ Дзержинского по сибирской ссылке. Орленко был подчиненным Михайлова.
— Что нового на заставе Соболя?
— Пока спокойно, Феликс Эдмундович.
— Соболь поправился?
— Еще лежит. Но рвется в строй.
— Заставе надо помочь, — озабоченно сказал Дзержинский.
— Кое-что уже сделали. — Михайлов перелистал свой блокнот. — Подбросили патронов, продуктов…