— Надо захватить Ленина, увезти его из города и держать в загородном имении как заложника на случай неудачи восстания, — добавил Алферов.
— Кремль так хорошо укреплен, что взять его никак нельзя, — сказал Тихомиров. — Одних пулеметов в Кремле двадцать семь…
— У страха глаза велики, — пробурчал Ступин. — Важно вызвать в городе и на фронте панику. Вам, Сергей Иванович, надо будет прежде всего овладеть радиостанцией на Ходынке и оповестить весь мир о падении Советской власти в Москве.
— Как обстоит с резервами? — спросил его Алферов. — Удалось ли вам, Всеволод Васильевич, связаться с зелеными?
— Связь с Волоколамском и Троице-Сергиевом установлена, — ответил Ступин. — Они выступят одновременно. Из Сергиева должен подойти отряд в 400—500 человек. Вам, полковник Миллер, поручается закупить оружие. Господин Алферов, вы передали Миллеру миллион на закупку оружия?
— Так точно-с!
— Кроме того, Миллер должен до начала выступления организовать взрыв мостов в районе Пенза — Рузаевка — Саратов и Сызрань.
— Хорошо бы иметь своих людей в ЧК, — мечтательно сказал Алферов. — Надо постараться провести за это время своих людей на командные должности отрядов особого назначения.
— Вряд ли это возможно, — усомнился Сучков.
— Кстати, Сучков, как обстоит дело с типографией? — спросил Ступин. — К моменту выступления надо отпечатать «Приказ № 1» и «Воззвание», которые мы отредактировали с Щепкиным.
— Типографию брать на себя отказываюсь, — упрямо заявил Сучков. — Устройство типографии в квартире может вызвать подозрение.
— Нехорошо так колебаться, — упрекнул его Миллер. — Игра стоит свеч.
— Может, Сучковы снова решили переметнуться к товарищам? — криво усмехнулся Ступин. — В таком случае… — он сделал жест, ни у кого не вызывающий сомнения в его значении.
— Как вы могли подумать такое? — воскликнул Сучков. — Хорошо, я согласен взяться за типографию.
— Если вздумаете нас предать, — жестко процедил Алферов, — смерть вас настигнет быстрее, чем вы успеете это сделать.
В дверь раздался условный стук. Алферов пошел открывать, а Ступин тем временем сказал:
— Таков, господа, общий план. А теперь можно расходиться.
В дверях показался Алферов.
— Спасибо, Дмитрий Яковлевич, за чай, — сказал Миллер и, захватив тяжелый сверток, первым покинул квартиру. За ним поодиночке разошлись и остальные. Задержался только Ступин. Обменявшись с ним взглядом, Алферов через боковую дверь ввел в столовую Роменского — помощника управляющего делами Военно-законодательного совета.
Роменский сообщил последние сведения о положении частей Красной Армии на фронтах. Ступин, выслушав сообщение Роменского, приказал ему готовиться к переходу линии фронта.
— Задание и дополнительный пароль получите лично от меня или по моему поручению. Связь через Дмитрия Яковлевича. А теперь идите, — и, взяв молодого человека под руку, проводил его до двери.
После ухода Роменского Ступин осведомился у Алферова: случаен ли провал Щепкина или ЧК напала на след организации?
Алферов заверил, что арест Щепкина случайность, что он, Щепкин, мужик крепкий и организацию не выдаст.
— Но вам, как начальнику штаба, нельзя ночевать в городе. Что касается меня, — продолжал Алферов, — то я уже принял кое-какие меры предосторожности.
На этом они расстались.
Сентябрьский день угасал. Густая сетка дождя за окном еще больше сгущала сумерки. Секретарь президиума ВЧК, сорокалетний мужчина в косоворотке, с лохматыми бровями и большими черными усами, сложил в папку бумаги для доклада Дзержинскому, поднялся из-за стола и повернул выключатель. Красноватый свет горевшей в полнакала лампочки скупо осветил просторную комнату, стоявший в простенке между двумя большими окнами письменный стол, вешалку в углу, на которой висели габардиновое пальто заграничного покроя и светлая фетровая шляпа.
В открытую дверь приемной заглянул сотрудник Особого отдела, одетый в гимнастерку и шаровары защитного цвета, заправленные в яловые, пахнущие дегтем сапоги.
— Кто у Феликса Эдмундовича? Все еще этот, — показал он на пальто и шляпу, — недорезанный буржуй?
— Какой же это буржуй? — с удивлением отозвался секретарь. — Это старый большевик Менжинский. ЦК партии прислал его на работу к вам, в Особый отдел, с особыми полномочиями, — подчеркнул он.
— Интеллигент, значит? — переспросил сотрудник. — Наши все больше ходят в кожанках да шинелях. А тут шик-модерн.
— В народе говорят: человека по одежде встречают, да по уму провожают. Вячеслав Рудольфович — старый чекист. Он еще в Петрограде, в начале восемнадцатого входил в состав ВЧК.
— Да слышал я о Менжинском от Казанина. Он рассказывал о какой-то операции против саботажников и все твердил: мы пришли к Менжинскому, мы пошли с Менжинским. Так это тот, значит, первый Наркомфин?
— Тот, тот. А ты говоришь: недорезанный буржуй.
— Да я пошутил, — рассмеявшись, сказал сотрудник, одергивая гимнастерку. — Разговор, вероятно, надолго. Не буду вам мешать, пойду.
Когда особист вышел, секретарь взглянул на часы и, как бы продолжая начатый с ним разговор, вслух сказал:
— Затянулась беседа…
Дзержинский и Менжинский встретились как давние хорошие друзья-единомышленники и вели неторопливый разговор.
Осведомившись о состоянии здоровья Менжинского и выслушав его краткий рассказ о положении на Украине, о разгуле анархо-кулацкой контрреволюции, Дзержинский спросил, не удивлен ли Вячеслав Рудольфович его предложением, точнее, просьбой в ЦК: направить Менжинского на работу в Особый отдел.
— А чему удивляться? — сняв пенсне, ответил Менжинский. — Ни один настоящий коммунист не может отказаться от работы в ЧК.
— Это вы хорошо сказали, Вячеслав Рудольфович. Нам нужны в ЧК только настоящие коммунисты. Владимир Ильич мне как-то говорил, что хорошим чекистом может быть только хороший коммунист. Да не все коммунисты соглашаются к нам идти. Кое-кто считает нашу работу грязной и боится испачкаться.
— Революцию нельзя делать в белых перчатках.
— Вот именно. Наша работа сейчас самая необходимая, — продолжал Дзержинский. — И не всякий, конечно, за эту работу возьмется. Но и не всякому эту работу можно поручить. Она по плечу только самым стойким, самым убежденным, кристально чистым, иначе грязь, с которой приходится возиться, может прилипнуть.
— Что касается меня, Феликс Эдмундович, то я для себя считаю большой честью поручение Центрального Комитета работать в ЧК.
— Вот и договорились. Прошу вас приступить к работе в Особом отделе немедленно.
— Готов хоть сегодня.
— Вот именно сегодня, не откладывая ни на один день. Постараюсь коротко ввести вас в существо дела. В гражданской войне тыл и фронт иногда неразличимы, — продолжал Дзержинский. — Неприятель не только по ту сторону фронта, но и в тылу, даже здесь, в Москве, в Питере. Победа на фронте, а она неизбежна, требует, чтобы мы немедленно пресекли подрывную работу врага. — Сказав последние слова, Дзержинский встал со стула, прошелся по кабинету. Менжинский увидел, как еще больше похудел за этот год Дзержинский, на лице его появились новые морщины. — Вам, Вячеслав Рудольфович, даются особые полномочия. Так что прошу обращаться непосредственно ко мне по любому поводу и в любое время.