В кабинет Дзержинского принесли морковный чай, хлеб. За чаем возобновилась беседа. Феликс Эдмундович рассказывал о раскрытии заговора так называемого «Национального центра» в Москве и до конца еще не ликвидированного заговора в Петрограде, связанного с английской разведкой. Из краткого рассказа Дзержинского Менжинский узнал многое.
— Наш караул на лужском направлении убил офицера Никитенко. У него было обнаружено письмо генералу Родзянко за подписью «Вик». Главной фигурой петроградского заговора оказался кадет Вильгельм Штейнингер, которому было поручено формирование нового правительства. Еще более крупный заговор — в Москве. Это подтверждается шифрованным письмом некоего Борового-Федотова, агента Юденича. Письмо он выбросил во время ареста на границе с Финляндией, но его нашли пограничники. Другая нить, ведущая к московским заговорщикам, получена из Вятки. В селе Вахрушеве, Вятской губернии, милицией был задержан Карасенко, он же Крашенинников, который на допросе в ВЧК показал, что найденный у него миллион рублей он вез московским заговорщикам. Доставленный в Москву Крашенинников из тюрьмы пытался передать на волю две записки. Первая была передана 20 августа. В ней арестованный сообщал: «Я спутник Василия Васильевича, арестован и нахожусь здесь…» Во второй, отправленной из тюрьмы 28 августа, он просил заготовить для него документы, видимо, на случай побега и сообщить, арестован ли некий ННЩ, которого Крашенинников знает.
На допросе, проведенном лично Ф. Э. Дзержинским, Крашенинников показал, что в Москву от Колчака будет отправлено 25 миллионов рублей в распоряжение «Национального центра» — так называлась эта заговорщическая организация в Москве. ННЩ — это Николай Николаевич Щепкин. У него есть связь с Петроградом, с группой «Вика». В ночь на 29 августа Щепкин был арестован.
— При обыске, — говорил Ф. Э. Дзержинский, — нашли документы, изобличающие его в связи с Деникиным и подтверждающие существование «Национального центра». Заговорщики готовят вооруженное выступление. Вот письмо, написанное Щепкиным. — Дзержинский открыл лежавшую на столе папку и подал Менжинскому исписанный лист бумаги.
Сразу же бросились в глаза дата и заголовок письма — «22.8.НС от объединения «Национального центра», «Союза освобождения» и «Совета общественных деятелей».
Перевернув страницу, Менжинский прочел:
«Передайте Колчаку через Стокгольм, Москвин прибыл в Москву с первой партией груза, остальных нет. Без денег работать трудно. Оружие и патроны дороги. Политические группы, кроме части меньшевиков и почти всех эсеров, работают в полном соглашении. Часть эсеров с нами. Живем в страшной тревоге, начались бои у Деникина, опасаемся его слабости и повторения истории с Колчаком… Настроение населения в Москве вполне благоприятное… Ваши лозунги должны быть: «Долой гражданскую войну», «Долой коммунистов», «Свободная торговля и частная собственность». О Советах умалчивайте… В Петрограде наши гнезда разорены, связь потеряна».
— Выходит, что «Национальный центр» — это блок всех партий от монархистов до меньшевиков и эсеров, — сказал Менжинский, возвращая письмо.
— Да, именно так. Заговорщики надеются «возродить» Россию политически и экономически на основе восстановления частной собственности. Такова программа. А средство — вооруженное восстание силами военно-технической организации.
— Мятеж, значит?
— Вот именно. «Штаб добровольческой армии Московского района» готовит вооруженное выступление в тылу, занимается шпионажем и переправляет шпионские сводки к Деникину и Юденичу.
— Значит, главная ставка на подход Деникина к Москве и помощь ему отсюда?
— Деникин до Москвы не дойдет. А что касается этого штаба, то пролетарский кулак, — сжав пальцы, сказал Дзержинский, — раздавит его прежде, чем он успеет что-либо сделать. Крашенинников свои письма адресовал не только Щепкину, но и некоему Алферову, который, оказывается, входит в состав штаба мятежников. Мы пока его не берем. Надо установить связи и брать всех сразу.
— А что о штабе показывает Щепкин?
— Еще на что-то надеется. Это и заставляет нас торопиться. Этот кадетский домовладелец, продажный слуга английского банка, всячески открещивается от участия в военном заговоре и отрицает его существование. Три дня назад, 12 сентября, Щепкин показал, — Дзержинский взял из той же панки новый документ и прочитал: — «Из найденных у меня депеш я намерен был исключить все, что касается вопроса о возможности устройства вооруженного восстания».
— Это похоже на то, что на воре шапка горит, — сказал Менжинский.
— В том-то и опасность. Щепкин очень скуп в показаниях на имена и факты. Описывал лишь историю руководимой им политической организации. А все то, что касается военной организации, категорически отрицал. Но в депешах, о которых он говорил и которые были переписаны его рукой, находятся прямые указания на военно-подготовительную работу, скупку оружия, подготовку захвата радиостанции, даже намечался срок восстания — 21—22 сентября. Есть и другие указания на подготовку мятежа: подозрительные сборища у Алферова и Миллера, кстати сказать обласканного Троцким.
Дзержинский извлек из папки и подал Менжинскому еще две бумаги:
— Это заявление одной учительницы и военного врача, вовлеченного в организацию. У меня к вам, Вячеслав Рудольфович, просьба: вместе с начальником оперативного отдела Артузовым заняться делом штаба добровольческой армии и разработать план операции. Вначале нужно снять головку, а затем и всю организацию. Времени у нас мало. Если восстание намечается на двадцать первое, то операцию надо провести до двадцатого числа.
— Ну что же, будем работать. Как говорят, назвался груздем — полезай в кузов, — отозвался Менжинский.
Висевшие на стене часы пробили девять.
— Артузов уже должен вернуться, — глянув на часы, сказал Дзержинский, — сейчас его пригласим и узнаем, что нового.
Вызвав секретаря, Дзержинский спросил об Артузове.
— Приехал, Феликс Эдмундович. Ждет.
— Зовите.
В кабинет вошел начальник оперативного отдела Артур Христианович Артузов, энергичный молодой человек. Ему тогда не было и 29 лет. Он имел высшее образование по специальности инженера-металлурга. Дзержинский представил ему Вячеслава Рудольфовича.
Познакомившись, сразу же приступили к делу.
Дзержинский попросил доложить, что нового в показаниях арестованных о штабе добровольческой армии.
Артузов доложил:
— Показания Щепкина вам, Феликс Эдмундович, известны. Мартынов на допросах излагает лишь историю своего первого ареста и освобождения из тюрьмы. Не отрицает связи с Щепкиным. Подтверждает, что имел поручение от Щепкина отвезти письмо в разведывательное отделение штаба Деникина. Из членов штаба, кроме Соколова, арестованного летом, и Стогова, бежавшего из тюрьмы, никого не называет. Самое интересное в его показаниях то, что накануне ареста Щепкина он встретился у него с каким-то человеком среднего роста, на вид лет тридцати пяти, приехавшим из Сибири. Блондин с небольшой рыжеватой бородкой, одет в кожаную куртку.
— Вероятно, это и есть тот Василий Васильевич, курьер от Колчака, который привез миллион Щепкину, — сказал Дзержинский. — А что вам, товарищ Артузов, удалось узнать о Миллере?
— Миллер — начальник окружной школы артиллерии, — докладывал Артур Христианович, — на хорошем счету в Реввоенсовете, ему даже поручают чтение лекций у кремлевских курсантов. Живет на даче в Кунцеве. Обращался к Троцкому с просьбой выделить ему мотоцикл.
— А в главном управлении военно-учебных заведений, — вставил Дзержинский, — просил дать ему скорострельные пушки.
— Что известно о Сучковых? — спросил Менжинский.
— Сучковы? Братья Сучковы служат в школе маскировки, — сообщил Артузов. — Николай Сучков женат на сестре Миллера, Марии Александровне. Но связь тут не только родственная. Сучковы в последние дни усиленно ищут, где бы купить типографию.