– Что правда? – я все же попытался уйти от ответа.
– Только не лгите. Он сам мне все рассказал. Что он сам… Сам бросился под автомобиль… – произнесла она шепотом, почти задыхаясь.
Ну, это уже слишком. Мальчишка явно сошел с ума. Как можно такое сказать матери!
– Понятия не имею, – я сделал вид, что искренне удивлен. – Но в любом случае – правда или нет, вам стоит задуматься. Почему он так поступил? А если он это выдумал специально для вас?
Она резко распахнула настежь дверь, не скрывая желания, чтобы я поскорее убрался. На улице было еще душнее, чем дома.
– Холодно, – она поежилась.
Я решил не ломать комедию. Ей моя персона явно не понравилась. Впрочем, взаимно. И я даже умудрился слегка пожалеть Павла. С его-то энергией, импульсивностью, желанием все успеть и… И такой мрак, заторможенность и запутанность.
– Кстати, вы еще не посоветовались с мужем, – откровенно спросил я. – Может, вас не устраивает, что я буду учить вашего сына музыке?
– Не устраивает? – на ее лице проскользнуло искреннее недоумение. – Мне все равно.
И я понял, что ей действительно абсолютно все равно. Не знаю почему, но от такой мысли мне стало досадно. И я поспешно ретировался под оглушающий лай Сталлоне, так и не дождавшись обещанной воды, впрочем, которая была уже не нужна. На улице действительно похолодало. Только Майя почувствовала это раньше других…
Домой я добрался около полуночи. Несмотря на то, что внезапно нашел работу (хотя бы на первое время), настроение было поганое. И я уже стал подумывать, как отказаться от столь лестного предложения. Что я им, мальчик на побегушках? С моими дипломами, моим опытом, я должен в свои тридцать пять учить разбалованного мальчишку, не знающего что такое настоящее горе, живущего среди жирных уток и презирающего музыку. Который ради своей прихоти, может быть, от безделья или желания обратить на свою золотую персону внимание, запросто бросается под машину, а потом об этом радостно рассказывает мамаше?! Разве я должен выслушивать бесконечные рассказы об экономических победах Павла, который только и думает о том, как набить свое брюхо и рядом с какими экзотическими обезьянами провести отпуск?! Или я должен молча терпеть, когда уставшая от безделья Майя, изображающая трагичную натуру, опять же от обычной пресыщенности, укажет мне на дверь, когда ей заблагорассудится?!.. И что эти жалкие, бездушные, благополучные людишки знают о жизни. И какое мне до них дело. И как они от меня далеки… Черт с ними! Я не прислуга. А они мне не господа… И кто виноват, что все места под солнцем сейчас перепутались. И почему я должен с этим соглашаться?..
Мои сумрачные мысли перебил радостный, хриплый рев.
– Кирюша! Салют, дорогой!
Не иначе, как Поликарпыч. Уже едва державшийся на ногах. Его время – около двенадцати ночи. Когда во дворе только редкие прохожие, да запоздалые собачники.
Поликарпыча я знал с самого рождения. Давным-давно он работал сантехником в домоуправлении и со своим открытым и бесхитростным характером стал почти что родственником каждому в нашем дворе. Всегда веселый, приветливый, он мог запросто починить водопровод, свет, газ. На свете не было того, чего не умел бы Поликарпыч. Зимой он заливал на площадке каток, а летом сооружал детскую площадку. Весной, благодаря ему, чуть ли не на каждом дереве появлялся скворечник. А осенью он подолгу махал своей жилистой мозолистой рукой вслед отлетающим в теплые края птицам. И по его небритым щекам текли слезы.
День Победы он, бывший партизан, всегда отмечал по-своему. Не только развешивал в два ряда ордена на стареньком, залатанном костюме. Но и обязательно сажал во дворе маленькое хрупкое деревце. И, тщательно утоптав землю, подолгу стоял возле него, приговаривая осипшим голосом.
– Ну, вот, теперь и ты, друг, будешь жить в нашем дворе.
Непосвященному трудно было понять, что происходит. Но мы давно знали о традиции Поликарпыча. Когда-то, еще в 45-м, он поклялся себе, что всех погибших ребят из своего партизанского отряда вернет в строй. И каждый год в День Победы будет сажать во дворе по вишневому деревцу и называть именами своих павших товарищей.
Так, постепенно – из года в год – наш двор превращался в вишневый сад. Ни одно из деревьев, посаженных Поликарпычем, не погибло. И все мы наизусть знали имя каждого. Огромный, цветущий, белоснежный, одурманивающе пахнущий сад был симфонией в честь торжества нашей общей Победы. Это была борьба со смертью. И символ бессмертия.
В последнее время Поликарпыч стал сильно пить, утверждая, что его жалкой пенсии хватает исключительно на «зеленого змия». Но я-то знал, что это всего лишь отговорка. Дело в том, что как-то он услышал по телевизору, что в свободной и демократической Латвии арестовали и посадили в тюрьму одного из его старых друзей – Александра Комракова. Ветеран, командир партизанского отряда, воевавший за освобождение Латвии от фашистов, потерял на фронте не только свою руку, но и здоровье. Подлечившись, после войны Комраков остался там жить, обзавелся семьей. Сегодня же, что после пяти десятков лет, прошедших со дня Победы, латвийские власти объявили его военным преступником, воевавшим на стороне «оккупационных войск» против свободы и независимости суверенной Латвии…