его фамилию и поинтересовался, не он ли автор книжки о жизни официанта.
Когда Шмелев подтвердил это, хозяин увел его в свою комнату со словами: "Для
вас хлеб есть" [Ivan Schmeljow. Leben und Schaffen des groBen russischen
Schrift-stellers von Michael Aschenbrenner. Konigsberg und Berlin,
Ost-Europa Verlag, 1937, S. 284].
"Гражданин Уклейкин" и "Человек из ресторана" явились заметным вкладом
в демократическую литературу после поражения первой русской революции.
Именно в эту пору, помимо М. Горького, В. Короленко, И. Бунина, появляются
новые писатели, противостоящие широкому поветрию декадентства. "Возрождение
реализма" -- так озаглавила большевистская "Правда" статью, посвященную
оздоровлению литературы. "В нашей художественной литературе ныне замечается
некоторый уклон в сторону реализма. Писателей, изображающих "грубую жизнь",
теперь больше, чем было в недавние годы. М. Горький, гр. А. Толстой, Бунин,
Шмелев, Сургучев и др. рисуют в своих произведениях не "сказочные дали", не
таинственных "таитян", а подлинную русскую жизнь, со всеми ее ужасами,
повседневной обыденщиной" [Путь правды (временное название "Правды".-- О.
М.), 1914, 26 января].
Теперь Шмелев -- широко читаемый, признанный в России прозаик. В 1912
году организуется Книгоиздательство писателей в Москве, членами-вкладчиками
которого становятся С. А. Найденов, братья И. А. и Ю. А. Бунины, Б. К.
Зайцев, В. В. Вересаев, Н. Д. Телешов, И. С. Шмелев и другие. Все дальнейшее
творчество Шмелева 1910-х годов связано с этим издательством, в котором
выходит собрание его сочинений в восьми томах. В течение 1912-1914 годов в
Книгоиздательстве публикуются рассказы и повести Шмелева "Стена", "Пугливая
тишина", "Росстани", "Виноград", упрочившие его положение в литературе как
крупного писателя-реалиста.
Первое, на что обращаешь внимание, когда знакомишься с творчеством
Шмелева этих лет,-- тематическое многообразие его произведений. Тут и
разложение дворянской усадьбы ("Пугливая тишина", "Стена"); и драматическая
разъединенность благополучных, несколько пресыщенных жизнью
артистов-интеллигентов с "простым" человеком -- крутым и внутренне богатым в
своей цельности речным смотрителем Серегиным ("Волчий перекат"); и тихое
житье-бытье прислуги ("Виноград"); и последние дни богатого подрядчика,
приехавшего помирать в родную деревню ("Росстани").
В начале творчества Шмелева его герои скованы городом -- нищими углами,
душными лабазами, меблированными квартирками с окнами "на помойку". Они
могут лишь изредка вспомнить, как о чем-то далеком, о "тихом, сонном лесе"
(Уклейкин), о "тихих обителях" и "пустынных озерках" (Иван Кузьмич). В новые
его произведения вторгаются пейзажи во всем богатстве их ароматов и красок:
с падающими тихо солнечными дождями, с подсолнухами, "жирными, сильными",
желтеющими "тяжелыми шапками, в тарелку" ("Росстани"), с "радостными в
грозе" соловьями, которые "били от прудовых лозин, и с дороги, и с
одряхлевших сиреней, и с заглохших углов" ("Стена").
Для персонажей новых его рассказов и повестей красота природы как будто
открыта. Но ее не замечают они -- люди, погрязшие в мелкой и суетной жизни.
Так, рассказ "Пугливая тишина" строится на контрасте между завороженной
своей красотой природой, разомлевшей от летнего зноя, и измельчавшими
беспокойными обитателями усадьбы: заматеревшим в скупости барином Николаем
Степановичем и его сыном корнетом Павлом, приехавшим с единственной целью --
раздобыть деньжат на возмещение "долга чести". Заглавие рассказа очень точно
передает ощущение тишины, от века жившей в усадьбе:
"Стало так тихо, что даже в самом дальнем конце усадьбы, в малиннике,
было слышно Проклу, как скатывались на лапках по крыше голуби", "И тогда
тишина становилась такой четкой и звонкой, что сорвавшаяся вишня давала
тугой звук камня".
Только на склоне дней, когда остается человеку скупо отмеренное время,
способен он очнуться и отдаться бескорыстному -- как в детстве -- созерцанию
природы и деланию добра ("Росстани", 1913). Купец Данила Лаврухин,
вернувшись помирать в родную деревню Ключевую, по сути, возвращается к себе
истинному, неосуществившемуся, открывает в себе самом того человека, какого
он давно забыл. Больной и беспомощный, радостно вспоминает он давнее,
детское, деревенское -- названия грибов, растений, птиц… Только теперь,
когда осталась малая горсть жизни, собранная по сусекам,-- на последний
блин, получает Данила Степаныч возможность творить добро, помогать бедным и
сирым. Некогда Данила ушел из деревни в город с пустой котомкой. Это цельная
и крупная личность, самородок, в то время как его измельчавшее потомство
пришло на все готовое.
Судьба патриархального купечества, сходящего на нет, уступающего место
прущему напролом новому, бесцеремонному и наглому буржуа,-- пожалуй,
центральный мотив в разнообразном творчестве Шмелева 1910-х годов. Быть
может, и тема дворянского оскудения, гибели патриархальной усадьбы
привлекала художника тем, что он видел нечто общее в судьбе старого барства
и патриархального купечества. С той, впрочем, существенной разницей, что
вымиравшие дворянские "зубры" не вызывали у него никакого сочувствия.
Шмелев, чуткий художник, с большой точностью запечатлел появление
"самоновейшего" оборотистого коммерсанта, который проник уже и в дворянскую
усадьбу.
Нарушая покой и тишину фальшиво идиллической жизни обитателей
дворянской усадьбы, появляется колбасник, наглый мужик, купивший у барина
свиней и режущий их -- неслыханное дело! -- прямо у стародворянских
березовых аллей. В повести "Стена" изображен как бы второй акт той же драмы:
ловкий подрядчик Бынин уже скупил векселя в лоск разорившегося барина
Тавруева. В ряде произведений -- "Распад", "Стена", "Росстани", "Забавное
приключение" (1916) -- Шмелев показывает все фазы превращения вчерашнего
простецкого крестьянина в капиталиста нового типа.
В "Забавном приключении" писатель уже отобразил не только силу рвущихся
к власти новых дельцов, но -- что очень принципиально -- и недолговечность,
шаткость их царствования.
Беспрерывно сыплющий новыми заказами телефон, шестидесятисильный "фиат"
у подъезда собственного особняка, дорогая любовница, стотысячные обороты,
"компактный дорожный завтрак" от Елисеева, почтительно козыряющий городовой
– - рассказ о воротиле Карасеве (не сынок ли это "патриархального" богатея
Карасева в "Человеке из ресторана"?) начинается так, словно вот он -- новый
хозяин России, который поведет ее дальше стремительным промышленным
"американским" путем. Но, когда, выехав из Москвы, "фиат" застревает в
бескрайней русской глухомани, обнаруживается непрочность, мнимость
карасевского могущества, бессмысленность его деловой, стяжательской гонки,
возникают грозные символы народной ненависти к богатеям.
Это уже не бессильный протест Уклейкина, а предвестие новой революции,
которая сметет Карасевых. Солдат, пришедший с войны с крестом и со
"сгнившими" почками, и мужики сулят всесильному заводчику, трясущемуся под
дулом ружья, скорую расплату: "Смерти-то и ты боишься! Надоть… она ноне
хо-дит… Привыкать надоть, приготовляться… всем она достигнет… кому
предел". В их горячих речах чудится уже облик надвигающейся новой России,
которую очень скоро один из советских писателей назовет – "кровью умытая"…
Февральскую революцию 1917 года Шмелев встретил восторженно. Он
совершает ряд поездок по России, выступает на собраниях и митингах. Особенно
взволновала его встреча с политкаторжанами, возвращавшимися из Сибири.
"Революционеры-каторжане,-- с гордостью и изумлением писал Шмелев сыну
Сергею, прапорщику артиллерии, в действующую армию,-- оказывается, очень
меня любят как писателя, и я, хотя и отклонял от себя почетное слово --