Подсознательно в моей памяти всплыло почти забытое имя «Сергуня». Я его повторил несколько раз: «Сергуня! Сергуня! Сергунов!»
Кто он?
В тот же день я позвонил старому знакомому, активно работавшему в нашей международной публицистике в тридцатые годы.
— Сергунов? Конечно, знаю. Ведь это литературный псевдоним нашего известного дипломата тридцатых годов.
Он назвал мне его настоящую фамилию. Это была фамилия человека, который год назад звонил мне по телефону.
— Вы не ошибаетесь? — спросил я.
— Нет. Я его хорошо знал. Имя его и сейчас часто фигурирует в наших официальных изданиях. Он оставил по себе очень хорошую память... И знаете что — добавил мой знакомый, — это был человек необычайно интересной биографии. О нем ходили прямо-таки легенды. Я его никогда не расспрашивал о прошлом. Но одно знаю точно: до Великой Октябрьской социалистической революции он находился в Германии...
Волнуясь, я набрал номер известного телефона. Тот же чуть глуховатый голос ответил мне. Я напомнил о звонке и нашем давнишнем разговоре, попросил разрешения приехать сейчас же, немедленно.
— Пожалуйста, приезжайте, — последовал ответ.
Через полчаса я сидел в небольшой двухкомнатной квартире в новом районе Москвы.
Первая встреча с незнакомым человеком, да еще в его доме, обязывает по традиции к обмену обычными, дежурными фразами. Но в ту нашу встречу все условности были отброшены, и я сразу же попросил ответить на вопросы, не дававшие мне покоя:
— Как звали вашего отца?
— Сергей Сергеевич.
— Он жил до Октября в Германии?
— Да. Он бежал туда от царского произвола.
— Ваш отец был членом большевистской партии?
— Да. С 1906 года.
— В Германии он жил под псевдонимом?
— Да. Его партийная кличка была «Гутенберг».
— Гутенберг? — переспросил я, не веря своим ушам.
— Да, Гутенберг.
Я не сразу был в состоянии задать следующий вопрос:
— Кто была ваша мама?
— Мама?.. — Мой новый знакомый снял с полки толстенный альбом, перевернул несколько тяжелых картонных страниц с фотографиями и, подав мне альбом, сказал: — Вот она.
Со старинной фотографии на меня смотрела удивительной красоты женщина. На ее чуть лукавом, улыбающемся лице не светились — сверкали огромные черные глаза.
— Вы спросили, кто была моя мама? Она была примадонной Венского оперного театра... А вот ее партнер, с которым она часто выступала. — И, перевернув еще несколько страниц, он сказал: — Энрико Карузо. Это его портрет с дарственной надписью моей маме.
— Простите, но еще один вопрос: Гутенберга убили, так ведь?
— И это верно. В марте 1920 года произошел путч, который возглавил помещик Вольфганг Капп, монархист, главарь шовинистической организации. Его сообщники долго охотились за моим отцом и в ночь на девятнадцатое марта 1920 года пытались его убить.
— Простите... Но книга о фашистской угрозе Чехословакии написана вашим отцом?
— Да.
— Но ведь она вышла в свет в Москве в 1938 году.
— Совершенно верно.
— Кем был ваш отец в 1938 году?
— Мой отец Сергей Сергеевич Александровский был профессиональным революционером и дипломатом.
В тот вечер я не задавал больше вопросов моему гостеприимному хозяину Александру Сергеевичу Александровскому... Теперь предстояло восстановить во всей последовательности жизнь, гибель и воскресение из мертвых человека удивительной судьбы.
Начало этой истории восходит к восьмидесятым годам прошлого века и ведет нас в сибирский город Томск.
На улице Еланской в доме 47, по соседству с политическими ссыльными и студентами, жил Сергей Васильевич Александровский, следователь царской прокуратуры. У следователя была одна задача — выводить крамолу, преследовать всех, кто выступает против царя.
Если дотошный историк составит когда-нибудь список русских дворян от Радищева до князя Кугушева, которого Яков Михайлович Свердлов назвал «беспартийным большевиком», то список этот получится длиннющий, и возникнет весьма яркая картина их славных деяний ради блага народного.
Сергей Васильевич Александровский тоже был русским дворянином. Волей судьбы и в силу юридического образования ему суждено было стать следователем прокуратуры, защищать царские устои. Но постепенно Александровский пришел к выводу, что революционеры, которых по царским законам полагалось вешать, сажать в казематы, гноить в тюрьмах, — не зло для России, а ее честь, и будущее принадлежит обществу, за которое они ратуют. Он принял решение, подсказанное ему совестью. Последним толчком для этого была революция 1905 года в России. Именно тогда член Томского окружного суда отказался от должности, дававшей ему более чем обеспеченную жизнь, и принялся за адвокатскую практику. Эта практика была неблагодарной, ибо приносила массу неприятностей, и в глазах властей отныне он стал личностью неблагонадежной. Александровский защищал преследуемых революционеров. В 1908 году бывший следователь царской прокуратуры на процессе Томской организации РСДРП выступил в защиту молодого революционера Валериана Куйбышева.