— Вот и прекрасно. Тогда я тебя с ним познакомлю, — сказала Клара. — Ведь мы близкие подруги с его женой Соней. Кстати, я завтра обязательно должна быть у нее. Мой отец подарил мне и Соне две русские золотые десятирублевые монетки. Мы заказали у ювелира одинаковые кольца с аквамарином. Соня вчера взяла готовые кольца, и мы договорились, что я навещу ее.
На следующий день вечером Клара привела Сергея Александровского на квартиру к своей подруге. Соня открыла дверь гостям и, тепло приветствуя их, расцеловав Клару, подала руку Сергею и на чистом русском языке, с мягким акцентом, присущим южанам России, сказала:
— Очень рада, дорогой земляк. Клара мне рассказывала о вас, теперь будем знакомы. — И, заметив недоумение Александровского, продолжала: — Не удивляйтесь. Я же ростовчанка. Из Ростова я. Проходите, пожалуйста. — Взяв Клару и Сергея под руки, она повела их в комнаты.
Пока Александровский еще приходит в себя от изумления, а Софья и Клара любуются кольцами с аквамарином, сделанными из золотых русских монеток, познакомимся поближе с Софьей Либкнехт.
Первая жена Карла Либкнехта, Юлия Парадиз, умерла в августе 1911 года: скончалась под ножом хирурга во время операции, оставив берлинскому адвокату троих детей — Вильгельма, которого родные и друзья ласково называла Гельми, Роберта и крошечную Веру.
Но встреча с Софьей Рысс, его будущей второй женой, произошла много раньше, еще в 1906 году, через два года после приезда девятнадцатилетней девушки из Ростова в Гейдельберг, где она изучала искусство.
Впервые она услышала о Карле Либкнехте вскоре после своего прибытия в Германию. Двадцать третьего июля 1904 года в Кенигсберге начался процесс девяти немецких социал-демократов. Их судили по указанию кайзера Вильгельма II за то, что они помогали русским революционерам печатать и переправлять в Россию нелегальную литературу. В защиту подсудимых выступил тогда еще сравнительно мало известный адвокат Карл Либкнехт. Русский юрист, профессор Рейснер, отец будущей писательницы Ларисы Рейснер, принимавший участие в Кенигсбергском процессе в качестве эксперта, писал, что «защита сумела превратить процесс в обвинение политического строя России». И в этом, сказал Рейснер, была заслуга Карла Либкнехта.
Имя Карла Либкнехта было тогда на устах молодежи, и Соня читала его речи, опубликованные в газетах. А потом она его увидела в Гейдельберге, куда доктор Либкнехт, блистательный знаток искусств, приехал прочитать курс лекций. Там они встретились: Карл Либкнехт и юная ростовчанка. Видимо, это была любовь с первого взгляда, и она до конца поглотила мысли и чувства Либкнехта: он все искал встречи с ней. Двадцать шестого сентября 1906 года Карл Либкнехт, находившийся в те дни в Маннгейме, писал ей:
«Дорогая моя фройляйн Соня!
...Как черт душу грешника, так я ждал Вашего письма, ведь Вы мне обещали писать».
В октябре 1912 года Софья Рысс стала женой Карла Либкнехта. Он мечтал о поездке в Ростов.
Через много лет, уже находясь в тюрьме за отказ участвовать в империалистической войне, он писал Софье о своей надежде увидеть когда-нибудь этот южный русский город:
«Луккау, 7.7.18
Дорогая!
Ростов, своей оживленной и веселой суетой, звуками поющих гитар и мандолин, удивительно напоминает Милан и Флоренцию.
Я мысленно представляю тебя в этой среде, в дни твоего детства, и мечтаю о том, чтобы как-нибудь все- таки попасть в Россию, увидеть Ростов, прокатиться с тобой и по волшебному Крыму в легких татарских повозках. А потом — пуститься с тобой в парусной лодке по Дону, перевалить через Кавказ, пожить в Москве, Петербурге, Одессе и Киеве — вместе с тобой».
Мечте его не суждено было осуществиться.
...Карл пришел домой несколько возбужденный, сказал Софье, что его вызывал окружной военный начальник и вручил предписание отправиться на фронт.
В тот вечер, проведенный с Александровским, Карл все расспрашивал о России. Узнав, что Сергей — сибиряк, Либкнехт сказал:
— Вот как, значит, вы из того великого и печального края. Ведь на памяти трех поколений Сибирь удобряется кровью благороднейших русских людей. У вас в России, кто хочет остаться человеком, того отправляют в Сибирь или в Шлиссельбург.
В последний день перед отправкой в окопы, когда Карлу Либкнехту по приказу военного начальства было запрещено «принимать участие в публичных и закрытых собраниях, вести какую бы то ни было политическую агитацию устно и печатно в пределах империи и за границей», он и Сергей Александровский почти до утра проговорили о будущем России и Германии.