— И никаких новых сведений нет? — спросил Цюрупа.
— Никаких.
Александр Дмитриевич связался с дежурным по Совнаркому и получил такой же неопределенный ответ: ничего точного сказать не можем.
Двадцать третьего августа в Совнаркоме был назначен доклад Цюрупы, и Александр Дмитриевич рано утром решил идти в Наркомпрод, чтобы посмотреть еще кое-какие документы, обдумать свое выступление, но не дошел, на лестнице с ним опять случился обморок. Александр Дмитриевич хотел все скрыть, но об обмороке узнала Фотиева, позвонила по телефону, спросила:
— Да что же это такое? Когда вы в последний раз нормально обедали?
Цюрупа ушел от ответа, сказал Фотиевой:
— Пустяки, пройдет. Только никому ни слова. Договорились?
Через два часа обморок повторился, пришлось вызвать врача, и тот приказал лежать, так что о докладе в Совнаркоме не могло быть и речи. Приказу врача пришлось подчиниться, но днем Цюрупе стало лучше, и он все же решил идти в Кремль, но тут вмешалась Фотиева. Опасаясь, что состояние Цюрупы может ухудшиться, Лидия Александровна написала записку Владимиру Ильичу:
«Я спрашивала разрешения у Цюрупы донести Вам, что у него сегодня был 2 раза припадок и что он доклад делать не может. Он не разрешил, а потому меня не выдавайте».
Получив записку, Владимир Ильич встревожился, тотчас же послал Фотиевой ответ:
«Не ... разумно было у него брать разрешение. Вызовите Свидерского или Брюханова».
Доклад Цюрупы был перенесен, и 24 августа Александр Дмитриевич пришел на заседание Совнаркома. Но Владимир Ильич потребовал, чтобы Цюрупа немедленно ушел домой.
Еще за несколько недель до этого Владимир Ильич послал Цюрупе записку:
«Дорогой А. Д.! Вы становитесь совершенно невозможны в обращении с казенным имуществом.
Предписание: три недели лечиться! И слушаться Лидию Александровну, которая Вас направит в санаторий.
Ей-ей, непростительно зря швыряться слабым здоровьем. Надо выправиться!
Привет! Ваш Ленин».
Владимир Ильич вынужден был решительно потребовать от Цюрупы, чтобы тот начал лечиться, и написал ему официальное
«Предписание.
13. VII. 1918 г.
Наркому тов. Цюрупе предписывается выехать для отдыха и лечения в Кунцево в санаторию.
Предс. СНК В. Ульянов (Ленин)».
Цюрупа и тогда не внял предостережениям врачей и просьбе Владимира Ильича. Да и обстановка была такая, что все никак не мог он урвать хотя бы несколько дней для отдыха. В Подмосковье выдался хороший урожай картофеля, и надо было создать хотя бы минимальные запасы на зиму. Владимир Ильич сам вынужден был заниматься этими делами и все время сносился то записками, то по телефону с Александром Дмитриевичем. А в двадцатых числах августа Ленин писал Цюрупе:
«Мне упорно сообщают, что с картошкой (не нормирована) происходит (в областном продовольственном комитете и инде[7]) тьма злоупотреблений.
По 20 рублей за пуд-де предлагают купцы завалить Москву. Продают-де из рук в руки по 28 рублей (мелочная торговля) и т. д.
Как Вы относитесь к назначению ревизии?..»
О каком же отдыхе могла идти речь, когда нельзя было и на день отлучиться из Москвы? Но теперь, в конце августа, он так себя отвратительно чувствовал, что готов был даже слушаться врачей, тем более что Ленин ему вручил еще одно
«Предписание
24 августа 1918 г.
За неосторожное отношение к казенному имуществу (2 припадка) объявляется А. Д. Цюрупе
1-ое предостережение и предписывается немедленно ехать домой...
Ленин».
Цюрупа выехал в Кунцево, мучился там от безвестности о судьбе семьи. И хотя ему было запрещено говорить по телефону, он тайком от врача ночью звонил в Наркоминдел в надежде узнать, есть ли обнадеживающие новости. Но ничего хорошего ему сообщить не могли, и он до утра не смыкал глаз. И еще он беспокоился, что не знает, поступает ли хлеб с Тамбовщины и Тулы и сколько картофеля заготовлено для голодной Москвы... Несмотря на запреты врачей и просьбы Ленина не отлучаться из санатория, Цюрупа все же через несколько дней бежал из Кунцева в город и, добравшись до Кремля, передал Ленину следующую записку:
«Владимир Ильич, я приехал с разрешения врача и в сопровождении его для разговора с Вами в течение 10 м. Очень прошу не отказать; буду ждать до бесконечности в соседней комнате.