Легаты ехали верхом, все повозки отдали для больных и раненых. Под Титурием Сабином выплясывал великолепный серый в яблоках галльский жеребец, захваченный ещё летом в походе против менапиев. Сильный конь мерно покачивал головой, распространяя вокруг мелодичный звон фалер. Сабин свысока поглядывал на Аурункулея Котту, ехавшего на простой германской лошадке, больше привыкшей к теснине лесов, чем к простору равнин, но, столкнувшись с ним взглядом тут же отворачивался, непроизвольно хмуря густые брови. Обида, вызванная ночным разговором, ещё не прошла.
Котта лишь усмехался и качал головой. Усмешка получалась недоброй. Перед выходом из лагеря он предложил двигаться тремя колоннами, поместив между ними обоз и отправив вперёд конную разведку. Но Титурий и тут упёрся. Он опять принялся кричать и топать ногами, словно капризный ребёнок, и своим тонким обиженным голоском упорно настаивал на том, что Амбиориг поклялся пропустить их по своей земле без какого-либо ущерба, и что это была клятва не врага, но лучшего друга. Ну да, - усмехнулся Котта, - а когда мы ступим на землю нервиев он сразу эту клятву позабудет.
Он считал, что галлы обязательно нападут, не эбуроны, так адуатуки или нервии. Тем более, что сделать это не представляло особого труда. Легион растянулся почти на три мили; огромный обоз сильно замедлял его продвижение, а бессонная ночь вряд ли прибавила солдатам сил и храбрости. Котта отъехал в сторону от дороги и взглядом окинул всю колонну. На месте галлов он ударил бы по авангарду и одним стремительным броском захватил обоз. А чтобы основные силы легиона не пришли ему на помощь, сковал бы их точечными ударами небольших отрядов кавалерии. Потеря обоза для легиона в этих местах и в это время года - большая трагедия. Одно радовало: если галлы так и поступят, то до лагеря Цицерона останется один, максимум два перехода.
Вернувшись на место, он подъехал к Сабину и сказал:
-- Надо послать вперёд ещё хотя бы две когорты, для охраны обоза.
Трибуны за его спиной одобрительно зашумели, и Сабин сразу вспыхнул.
-- Это ещё зачем?
-- Я же сказал: для охраны обоза, - спокойно повторил Котта. - Вздумай галлы напасть, они первым делом ударят по обозу. И пока мы будем разворачиваться, они преспокойно скроются в своих лесах. Ищи потом иголку в стоге сена.
Сабин покраснел. Котта говорил дело, он и сам мог бы догадаться, но не догадался. А раз так, приходилось спорить.
-- Ты опять начинаешь бояться собственной тени, Котта? Снова за каждым кустом тебе видятся тени, за каждым деревом - засада. Это уже начинает казаться подозрительным. Я бы сказал больше - опасным!
-- Это простая осторожность. Сам Цезарь говорил, что осторожность половина успеха.
-- Не тебе меня учить! - взвизгнул Сабин. - Цезарь лично назначил меня старшим в этом походе, а значит, он доверяет мне больше, чем тебе!
Котта пожал плечами и замолчал. Просто Цезарь не знал, что всё обернётся именно так, - подумал он.
Колонна полностью спустилась в котловину, и авангард уже подходил к выходу из неё. Дождь прекратился, но тучи по-прежнему стягивали небо непроницаемой сетью. Холодный воздух, голубовато-дымчатый от переполнявшей его влаги, покрыл верхушки исполинских елей серебряными нитями, и они стояли похожие на суровых друидов - седые и благородные. При дыхании изо рта вырывались матовые облака пара, которые тут же превращались в невидимые человеческим глазом чистые хрусталики льда, оседавшие на доспехах хрупким инеем.
Бальвенций поёжился и поправил шейный платок, поднимая его выше к подбородку. Холодно. Очень холодно. От непривычного холода стыло тело, коченели руки, пальцы стали твёрдыми и непослушными. Бальвенций потёр ладони друг о друга, чтобы вернуть им былую чувствительность, а потом принялся сжимать и разжимать пальцы, поднося кончики ко рту и согревая их своим дыханием. Вскоре он почувствовал осторожное покалывание и удовлетворённо вздохнул.
Солдаты шли, закинув щиты за спины и опираясь на пилумы как на костыли. Скованная холодом грязь уже не разъезжалась под ногами жидким киселём, а расползалась густым студнем. Шли молча, лишь чем-то не довольный Фабин выплёвывал сквозь зубы ругательства. Шедший рядом Салиен хитро поглядывал на напарника. Было видно, что на языке у него вертится язвительное замечание, но возраст Фабина, годившегося ему в отцы, сдерживал парня.