Короче говоря, у Минова оставалась одна возможность — прыгать 13 июля. Ну и что? 13-го так 13-го, Минову было безразлично. Он не суеверен. (В чем я убедился еще тогда, когда впервые позвонил в дверь его московской квартиры с цифрой «13» на черной эмалевой дощечке).
Иначе восприняли это американцы.
В США цифра 13 воспринимается панически. Там нет тринадцатых номеров в отелях, тринадцатых квартир в домах, а порой и самих тринадцатых домов, даже тринадцатые этажи «нежелательны». Предпринимать что-либо серьезное тринадцатого числа может только сумасшедший. Думается, будь в этой стране тринадцатая зарплата, ее никто бы не ходил получать. Впрочем, кто знает…
Испытатель Форд был категорически против 13-го числа! Безумие! Наконец нашли спасительный выход. Его предложил мистер Маклоуд — вице-президент фирмы «Ирвинг». «Давайте считать, что мистер Майнов, — сказал он, — прыгает не 13-го, а накануне 14-го. Ведь мы не погрешим против истины? Как вы думаете?» — «Не погрешим, — проворчал «мистер Майнов», — накануне, так накануне, можете даже считать, что я прыгаю назавтра после 12-го. Мне все равно, главное прыгнуть».
Итак, первый в жизни прыжок.
Минов прибыл на аэродром вместе с Фордом. У самолета тот объяснил, как прыгать. Десятиминутным инструктажем и ограничилась вся подготовка Минова к прыжку. Держался он очень спокойно и уверенно. «Ведь по мне будут судить о советских летчиках, вообще о советских людях, — рассуждал он, — уж наверняка американская печать не оставит этот прыжок незамеченным».
Минов не ошибался. Десятки американских газет писали об этом и до и после. Писали о смелости, хладнокровии советского парашютиста, о его решительности, о том, что никто другой не пошел бы на такой шаг без соответствующей подготовки, а мистер Майнов и в глаза не видел, как прыгают с парашютом, главное — вершина отваги — он бросил вызов смерти, совершив свой прыжок 13 числа! …Надел парашют, влез в самолет, с Фордом попрощался шуткой в американском духе: «До встречи — здесь, на земле, или там… на небе». Форд шутку оценил.
Минов вспоминает, что, беседуя с ним о предстоящем прыжке, Форд, между прочим, сказал: «Позавтракали хорошо? Впрочем, это не имеет значения. После прыжка будете есть за двоих. Так всегда бывает». То был педагогический прием, который Минов впоследствии не раз употреблял в своей практике: перед прыжком говорить с перворазником о чем-то, что будет после прыжка, словно бы прыжок — это так, промежуточный момент, а вот главное впереди. Он, например, частенько говорил своим ученикам: «Как приземлитесь, срочно передайте то-то и то-то…» И еще одно. Когда Минов прибыл на аэродром, он узнал, что прыжок был предусмотрен не на тот час, какой указал ему Форд, а на два часа позже, и даже выразил недовольство. Форд лишь усмехнулся. Минов не знал тогда, что это тоже педагогический прием: перворазника лучше привезти к месту раньше, чтобы «перегорел», пережил, чтоб начал испытывать раздражение — чего мол тянут. И такой бесхитростный педагогический прием, с которым впервые познакомил его Форд, Минов позже, разумеется, усовершенствовав, тоже часто применял в своей воспитательной работе.
…Он в кабине. Самолет не спеша, потрескивая, набирает высоту. Она уже равна 550 метрам, но Минов, глядя на альтиметр, все время мысленно спотыкается — 1800 футов, сколько же это метров? Он в уме силится перевести футы в метры и никак не может сосредоточиться, сбивается. 1800 футов…
Выходит на крыло. Ветер относит, рвет ногу, сбивает очки. Наползают облака, и возникает тревога: там, на земле, не увидят прыжка.
Подан сигнал, и Минов бросается в пустоту.
Парашют, подобно какой-то огромной медузе, раскрывается над ним.
Что испытывал он в тот момент? Этот вопрос я, разумеется, задал ему, как задавал его многим другим, как задавали многие другие ему. «Как вам сказать, — Минов задумался, — не могу утверждать, что я испытывал страх. Нет. Скорее какую-то жалость, ощущение потери. Чего-то дорогого, привычного. Трудно объяснить…» Действительно, чего? Быть может, прочности, надежного берега, к которому привык каждый из нас?..
Так или иначе, он спускается под белым куполом и яростно, самозабвенно кричит «Ура!»
Его относит к железной дороге, по которой мчится поезд. Затем Минов начинает понимать, что может опуститься как раз под колеса паровоза. Еще не хватало — благополучно спрыгнуть с неба и погибнуть под колесами поезда! Он начинает управлять парашютом, тянет лямки, стремясь придать полету желаемое направление. Никто не учил его этому. Здесь скорее действовала интуиция, чем расчет. Но в конечном итоге он опускается в стороне от пронесшегося с грохотом поезда.