Ожидания
2 августа 1914 года, на следующий день после объявления Германией войны России, в Праге Франц Кафка записал в своем дневнике: «Германия объявила войну России. — Во второй половине дня — школа плавания». Это всего лишь наиболее известный пример того, что события, которые последующий мир расценит как исторические, в момент своего возникновения и свершения редко считаются таковыми. Если они вообще принимаются к сведению, то как часть повседневности, в которой еще бесконечно много воспринимается и требует внимания. Так происходит, что даже чрезвычайно развитый современник начала войны подчас не находит ничего более примечательного, чем то обстоятельство, что в тот же день он заканчивает курс плавания.
В момент, когда свершается история, люди переживают современность. Исторические события показывают свое значение лишь впоследствии, а имен-но тогда, когда они показали результат длительного процесса, или, по определению Арнольда Гелена, они оказались «необычностью в последовательности»: то есть беспрецедентными событиями с глубоким воздействием для всего, что последовало потом. С этим возникает методическая проблема, если поставить вопрос, что люди в действительности восприняли из того забрезжившего события или знали о нем, или могли воспринимать и знать. Поскольку события, необычные в последовательности, как правило, не воспринимаются именно потому, что они новые. То есть то, что происходит, люди пытаются поместить в имеющиеся относительные рамки, хотя речь идет о беспрецедентном событии, которое уже само может задать ориентир для последующих сравнимых с ним событий.
Так, с исторической перспективы можно установить, что вехи для войны на уничтожение были поставлены задолго до 22 июня 1941 года, когда Вермахт напал на Советский Союз. В то же время вызывает сомнение, что солдаты, выполнявшие отданные им приказы ранним утром того дня, действительно понимали, что за война им предстоит. Они ждали быстрого наступления, такого же, как по Польше, Франции и на Балканах, никакой войны на уничтожение, которую надо будет вести на фронте с невиданным до сих пор ожесточением. И уж во всяком случае они не ожидали, что в ходе этой войны будут систематически уничтожаться группы лиц, не имеющих в полном смысле никакого отношения к военным действиям. Относительные рамки «войны» именно этого до определенного момента вообще не предусматривали.
По той же причине большинство немецких евреев не поняли размах процесса обособления, жертвами которого они были. Национал-социалистическое господство рассматривалось как короткоживущий феномен, «который необходимо выдержать, или как удар судьбы, к которому можно приспособиться, в худшем случае — как угрозу, которая хотя и касалась некоторых лично, но все же была более сносной, чем лишения эмиграции» [17].
Специфические для данного времени контексты восприятия
2 июня 2010 года при попытке обезвредить авиабомбу времен Второй мировой войны в Геттингене погибли три человека из службы очистки от боевых средств. Это — событие, о котором подробно сообщали все средства массовой информации и которое вызвало большую озабоченность. Если бы бомба была сброшена в 1944 или в 1945 году, и при этом погибли бы три человека, то, кроме родственников пострадавших, на это почти никто не обратил бы внимания. Контекст того времени назывался войной; к тому же в январе и феврале 1945 года в Геттингене от бомбежек погибли около 100 человек [18].
Похожее относится к другой цепи событий — массовым изнасилованиям, совершавшимся в конце войны, в основном солдатами наступавшей Красной Армии. Впечатляющие свидетельства анонимки [19], опубликованные не-сколько лет назад, позволяют признать, что даже для восприятия и оценки те-лесного насилия имеется большое различие в том, пострадала ли от него одна персона или имеется множество других пострадавших. В то время женщины говорили об изнасилованиях, и они развивали стратегии с целью уберечь себя, и особенно девочек, от нападений. Так, анонимка даже пошла на связь с русским офицером, что защитило ее от сексуального насилия со стороны других советских солдат. Но уже то обстоятельство, что имелось коммуникативное пространство, в котором можно было поделиться горем, а также о стратегиях его избежать, означает большое различие для восприятия и оценки таких событий.