В случае с упомянутыми теологами речь шла не о том, как они игнорировали беспомощного человека, а о скорости, с которой они должны были принять решение, чтобы выполнить свою задачу. По словам американских психологов Джона Дарлея и С. Дэниела Бэтсона, проводивших эксперимент, «кто не торопился, останавливался по обстоятельствам и пытался помочь другому человеку. Кто спешил, пробегал мимо, даже если он торопился, чтобы говорить о схожести с добрым самаритянином» [51].
Необязательно быть антисемитом, чтобы убивать евреев, и необязательно быть альтруистом, чтобы их спасать. Для того и другого вполне достаточно находиться в социальной ситуации, в которой представляется требуемым то или другое. Впрочем, если уж соответствующее решение принято и воплощено в действие, все остальное происходит в соответствии с прецедентной зависимостью: с участием в первом массовом расстреле растет вероятность, что человек примет участие и во втором, третьем и т. д.; с решением оказать помощь возрастает вероятность, что и в последующей ситуации он тоже поможет.
Личное предрасположение
Естественно, не все, что люди воспринимают и делают, сводится к разноуровневым внешним ориентирам. Само собой разумеется, отдельные личности привносят различные манеры восприятия, социализированные оценочные матрицы, специфический для возраста опыт и особые способности, слабости и предпочтения в ситуации, которые они дешифруют и в которых они должны действовать. В этом смысле социальные ситуации всегда образуют структуры возможности, которые могут использоваться и распространяться на различных уровнях свободы. Затем, фактически от личности зависит, и определенно это так, что условия власти, определявшие единственный выбор в концентрационных лагерях или при массовых расстрелах, скорее подходили готовым к совершению насилия эсэсовцам, служащим резервной полиции или солдатам Вермахта, предоставляя возможность удовлетворения их садистских потребностей или только любопытства, в то время как у чувствительных и чуждых насилию личностей вызывали отвращение. То есть имеется различие в том, кто с какими личностными качествами и с какой ситуацией сталкивается. Но не надо переоценивать значение этих различий. Как показывают Холокост и национал-социалистическая война, преимущественное большинство гражданских лиц и солдат, соответственно эсэсовцев и полицейских, вело себя за пределами нормы, проявляло готовность к насилию и бесчеловечности, если казалось, что ситуация этому способствует, настоятельно предлагает или этого требует, и лишь исчезающее меньшинство противостояло насилию и было настроено просоциально. Поскольку именно такое поведение по масштабам того времени считалось отклонением, а бесчеловечные действия — соответствующими норме, со всей взаимосвязью событий Третьего рейха и исходящего от него насилия мы имеем гигантский реальный эксперимент, на что способны психически нормальные и в своем представлении хорошие люди, если они внутри своих относительных рамок считают кое-что допустимым, имеющим смысл или правильным. Доля по своим психическим качествам лично склонных к насилию, обособлению и эксцессам людей составляла здесь, как и при всех других общественных условиях, тоже приблизительно от пяти до десяти процентов.
С точки зрения психологии, жители национал-социалистической Германии были такими же нормальными, как и люди любого другого общества того времени. И спектр преступников соответствовал нормальному спектру достаточно точно; ни одна группа лиц не показывала себя имеющей иммунитет от соблазнов «безнаказанной бесчеловечности» (Гюнтер Андерс). Этот реальный эксперимент не низводит значение личностных различий до нуля, он придает им лишь сравнительно небольшую, часто даже незаметную значимость.
Солдатский мир
Относительные рамки третьего рейха