Все это было не только характерным немецким феноменом, но и направлением всего общеевропейского развития. Возвращение к мифу о сражении царя Леонида за Фермопилы и возникшее в Наполеоновские войны выражение о борьбе «до последнего патрона», имели место и оказывали сильное воз-действие на умы в Британии и во Франции [95].
В мирные годы Веймарской республики широкие слои общественности распространяли национальное воинственное мышление и идею военизированного государства в качестве ответа на Версальский договор и бессилие государства [96]. Поэтому вывод из поражения 1918 года был очевиден: народ и государство должны уже в мирное время готовиться к следующей тотальной войне, которая на этот раз уже не будет вестись половинчатыми мерами [97]. 14 это в рамочных условиях Веймарской республики означало прежде всего духовную подготовку. Молодежи мужского пола должны были прививаться в немецком Вермахте (термин появился еще в 1919 году в Имперской конституции и в законе о военной службе 1921 года) «мужское воспитание» и «мужские добродетели». Все это полностью соответствовало традиционной линии придуманного Людендорфом «отечественного урока» 1917 года. Война должна была готовиться ментально, для нее требуются дух, воодушевление и способность к самопожертвованию [98]. Писатели направления «солдатского национализма» вроде Эрнста Юнгера, Эдвина Двингера или Эрнста фон Заломона распространяли среди народа стотысячными тиражами своих книг метафизически-абстрактный культ войны и при этом пользовались поддержкой таких многочисленных правонациональных организаций, как «Стальной шлем». Созданный в 1918 году, в середине 1920-х годов он насчитывал от 400 до 500 тысяч членов, все они были ветеранами-фронтовиками. Война и прославленный миф о бойце-фронтовике были центральными дискуссионными темами этого союза, точно так же, как и борьба против всякой «мягкости» и «трусости» [99].
Военизированное мышление, впрочем, укоренилось не только в среде правых партий, — прежде всего — Немецкой национальной народной партии (DNVP). Оно здесь было лишь особо агрессивно и остро представленным. Позитивную коннотацию военного и борьбы можно отметить почти во всех общественных группах, хотя и с характерными для них акцентами. В то время как студенчество и протестантизм показывали большую близость к милитаризму и правым партиям, католицизм здесь был явно сдержаннее, причем растущему милитаризму в обществе он мог противостоять все меньше. Левый либерализм поддерживал оборонное военизированное мышление в духе защиты Отечества, тогда как внутри СДПГ имелись сильные радикально пацифистские течения. Но и в их рядах в конце Веймарской республики завоевало место военизированно-национальное мышление. Это относится прежде всего к «Черно-красно-золотым Рейхсбаннер», боевому союзу, направленному против правых организаций, который хотя и выступал против агрессивной войны, но своими боевыми выступлениями и идеей создания народной милиции в качестве резерва армии не отрицал военизированного мышления [100]. КПГ точно так же выступала за распространение идеи пролетарского вооружения [101]; ее полу-военная организация — «Союз бойцов Красного фронта» даже имела оружие.
Затем милитаризованное мышление переживало триумф начиная с конца 1920-х годов, когда продажи книг солдатского национализма резко возросли [102] и они стали выпускаться массовыми тиражами. Видимый успех антивоенного романа Эрих Марии Ремарка «На Западном фронте без перемен» остался единичным случаем, которого даже близко не удалось достичь ни од-ной другой книге, содержащей критику войны. Напротив, роман Ремарка и его экранизация вызвали ожесточенную реакцию, по которой стало ясно, в какой мере широкие слои общества присоединились к милитаристски прославляю-щей точке зрения на Первую мировую войну. Это видно, впрочем, и в чрез-мерно героизированном культе смерти. Из образов памятников исчезло выражение печали по павшим Первой мировой войны, и в конце 1920-х годов его заменила мистификация воинственных фронтовых солдат [103]. Успешные сражения Первой мировой войны, а также победы в освободительных и объединительных войнах были теперь представлены в общественном пространстве в полную силу. Голоса, поднимавшиеся против прославления военного прошлого, или те, кто негативно относился к солдатам и к армии из-за собственных пацифистских взглядов, не могли пробиться сквозь общественное большинство. Рейхсвер получал выгоду от этой направленности, так как требования из его рядов встречали теперь широкий общественный отклик. Уже в 1924 году начальник отдела сухопутной армии в Войсковом управлении под-полковник Йоахим фон Штюльпнагель задал направление и потребовал «моральной подготовки народа и армии к войне», потому что «массы нашего народа не пропитаны категорическим императивом борьбы и гибели за отечество», он выступал за «национальное и военное воспитание нашей молодежи в школе и университете», для «воспитания ненависти к внешнему врагу», а также за ведение борьбы государством «против интернационала и пацифизма, против всего ненемецкого» [104]. После того как военный министр Вильгельм Грёнер в 1931 году принял и Министерство внутренних дел, Рейхсвер получил влияние и на милитаризацию молодежи [105].