К различным орденам и знакам добавлялись также нарукавные нашивки («Африка», «Крит», «Мец 1944», «Курляндия»), а также специальные нашивки в форме щита, которые носили на верхней части рукава (щиты Нарвик, Холм, Демянск, Крым, Кубань), они вручались за участие в считавшихся особо престижными сражениях. Учреждение «Сталинградского щита» было предусмотрено, но, по понятным причинам, отменено.
Наградная политика благоволила прежде всего фронтовым солдатам. Кристоф Расс сообщает, что в 253-й пехотной дивизии 96,3 всех Железных крестов было выдано в боевые части [147]. Солдатам из тыловых служб светило лишь получение куда менее престижного Креста за военные заслуги. Это было вызвано большой разницей в статусах, поскольку солдаты, мало контактировавшие с противником, едва ли имели возможность получить награду, тогда как их товарищи на передовой, если оставались в живых, могли получить многочисленные ордена и знаки отличия. Хотя, например, награждения Железным крестом II класса производились в массовых масштабах — оценивается, что их было вручено 2,3 миллиона штук — это число значит, что более 85 военнослужащих Вермахта не были удостоены этой нижней степени ордена за храбрость. Их мундир оставался без украшений, тогда как военная биография испытанных фронтовых бойцов благодаря дифференцированной наградной системе признавалась всеми с первого взгляда. Они пользовались высочайшим престижем, это вело к вполне желаемому социальному давлению, что действительное испытание может быть пройдено только на фронте. Это часто приводило к тому, что солдаты, особенно в отпуске, незаконно надевали ордена, чтобы произвести впечатление на семью и друзей или чтобы не выглядеть неудачником [148]. Но и практически эти награды играли важную роль, потому что ими как раз награждали за участие в опаснейших делах. Вермахт всеми силами стремился сохранить строгой практикой награждения высокий престиж своих наград. Так, были введены правила, определявшие соответствие подвига награждению. Особенно при массовых награждениях Железными крестами II и I класса вряд ли можно было исключить злоупотребление. Но благодаря своей высокой транспарентности система награждения орденами пользовалась гораздо большим уважением, чем во время Первой мировой войны. К тому же особенностью Вермахта было то, что предпринимались попытки награждать солдат после совершения подвига как можно быстрее. Так, Дёниц иногда про-водил награждение по радиотелефонной связи, если командир подводной лодки направлял радиограмму об особых успехах. В сухопутных войсках времени от донесения о совершении подвига до вручения награды обычно проходило несколько больше.
Когда 186-му пехотному полку 6 сентября 1942 года удалось в ожесточен-но оборонявшемся городе Новороссийске прорваться к берегу Черного моря, уже через пару недель два отличившихся боевых офицера обер-лейтенант Ойген Зельхорст и обер-лейтенант Вернер Циглер получили высокие награды. Последний даже вылетел в ставку фюрера в украинской Виннице, чтобы получить из рук Гитлера Дубовые листья [149]. В пропаганде кавалерам высоких наград за храбрость всегда уделялось много места. Немногих из них Геббельс сделал настоящими звездами средств массовой информации на службе нацио-нал-социалистического прославления героев. Здесь подразумеваются Гюнтер Прин или Адольф Галланд [150].
Интересно, что при разработке внешнего вида ордена обычно довольство-вались скромно вмонтированной свастикой. Лишь Немецкий крест в золоте выпадал здесь из правила, поэтому консервативные лица «из-за броской национал-социалистической эмблематики» ордена «редко его надевали» [151].
Обобщая, можно придерживаться того мнения, что политика символов наградной системы заботилась о социальном признании и при этом глубоко укореняла военные ценности в относительных рамках солдат. Как будет еще показано, созданные таким образом нормативные образцы для большинства людей, по крайней мере, очень относительны с точки зрения оценки, а часто и действия. Все же кажется, что идеологическое превышение скорее наталкивалось на сопротивление. Из этого следует тот факт, который установил еще Ральф Винкель для Первой мировой войны. Гордость за награду лишь у меньшинства была связана с принятием идущего вместе с ней широкого прогнозирования политического руководства [152]. На фоне общественной культуры категориального неравенства и ориентированной на канон твердости и храбрости культуры Вермахта почти можно сделать набросок того, как выглядели относительные рамки солдата Вермахта, когда он отправлялся на войну. Примечательно, что центральные ценностные ориентиры в ходе войны оставались стабильными, тогда как оценки руководства или национал-социалистической системы смогли явно измениться. А особенность относительных рамок в том, что они существуют также по ту сторону индивидуальных различий, будь они политического, «философского» или характерного рода: в их высокой оценке контуров военных ценностей и идеалов объявившие себя национал-социалистами не отличаются от решительных антинацистов, поэтому и те и другие в ходе войны вели себя одинаково. Различия проявлялись — об этом мы еще поговорим — между бойцами Вермахта и войск СС.