Воевать, убивать и умирать
Сбивать
Говорят, что война ожесточает и что солдаты грубеют, приобретая опыт насилия и видя растерзанные тела, убитых товарищей, или, как во время войны на уничтожение, массами убитых мужчин, женщин и детей. И Вермахт, и войска СС были озабочены тем, что постоянный контакт с экстремальным насилием, наблюдаемым или исполняемым самим, вел к нарушению «дисциплины», и тем самым к беспорядочному и необузданному применению насилия не в духе эффективности, которая требовалась как для боя, так и для массовых убийств в равной мере [154].
В исторических и социально-психологических исследованиях насилия аспект ожесточения также играет особую роль [155] — здесь также исходят из того, что опыт экстремального насилия приводит к большому изменению в оценке и мере собственного применения насилия. Автобиографическая ли-тература, как и жанр военного романа, подтверждают то же заключение, которое можно сформулировать так: солдаты становятся жестокими, если они в течение определенного времени подвергаются сильной жестокости.
Как дает понять приведенная выше цитата обер-лейтенанта Люфтваффе, это представление могло быть обманчивым. А именно, во-первых, оно с само-го начала не принимает во внимание, что применение насилия может быть притягательным опытом, например, как раз «щекотящим», а во-вторых — и это, возможно, больше не является непроверенной гипотезой, когда исходят из того, что для применения крайнего насилия сначала надо настроиться. Может быть, для этого достаточно иметь оружие или самолет, адреналин и чувство превосходства над обстоятельствами, над которыми обычно никакого превосходства нет. И социальных рамок, разрешающих убийство и даже делающих его желательным.
Может быть, гипотеза постепенного привыкания к насилию больше относится к стратегиям изложения пишущих очевидцев событий и представлений научных авторов об обыденной жизни, чем это соответствует действительности войны. Именно в нашем материале находится множество примеров, дающих понять, что солдаты с самого начала были готовы к экстремальным насильственным действиям, даже эпиграф взят как раз из того времени, когда война только начиналась. К этому моменту она не была ни тотальной, ни войной на уничтожение, и обер-лейтенант был с ней знаком только сверху, с воздуха. Топос ожесточения солдаты нередко используют сами, когда рассказывают о событиях, связанных с насилием, впрочем, временной промежуток социализации к экстремальному насилию в этих рассказах часто ограничивается несколькими днями.
Возьмем следующий пример от 30 апреля 1940 года из разговора между лейтенантом Майером, пилотом Люфтваффе*, и Полем*, разведчиком в том же звании.
ПОЛЬ: На второй день Польской войны я должен был бомбить вокзал в Познани. Восемь из 16 бомб упали в городе среди домов. Тогда меня это совсем не обрадовало. На третий день мне стало все равно, а на четвертый я стал находить в этом удовольствие. Для нас развлечением перед завтраком стало погонять отдельных солдат пулеметом по полю и заваливать их парой пуль в поясницу.
МАЙЕР: И что, всегда только солдат?..
ПОЛЬ: И людей тоже. На дорогах мы атаковали колонны. Я был в составе звена. Ведущий заходил на дорогу, ведомые — на придорожные канавы, потому что там всегда тянулись такие канавы. Самолет качается, один за другим и сейчас даешь левый вираж, и из всех пулеметов, и из всего, что там еще мог. Мы видели, как лошади разлетались на куски.