Наряду с убийством пленных борьба с партизанами создавала обстановку, в которой немецкие солдаты совершали большинство военных преступлений. Пренебрежение международным правом со стороны немецких военных юристов и восприятие солдат образовали здесь гибельную чересполосицу. Кодифицированное международное право не давало действующим лицам никаких однозначных правил поведения в партизанской войне. Гаагский порядок сухо-путной войны от 1907 года обнаружил некоторые противоречия и открытые вопросы в отношении прав и обязанностей оккупационных властей. При этом правовой статус партизан не представлял особых проблем. При условии, что они выполняют ряд определенных условий (минимальное наличие военной формы одежды, открытое ношение оружия, ясная структура командования, уважение законов ведения войны), им бы позволялось оказывать поддержку регулярной армии своей родины в оборонительной борьбе. О продолжении этой борьбы после момента, когда боевые действия в результате капитуляции либо полной оккупации территории государства могут считаться завершенными, нигде в международном праве речи не было. Таким образом, основная предпосылка для продолжения сопротивления партизан, пусть даже носящих военную форму, с точки зрения международного права не гарантировалась [217].
Еще проблематичнее представлялось урегулирование Гаагской конвенцией карательных акций. Так, Статья 50 позволяла применять массовые репрессии в отношении гражданского населения только при доказанной связи преступников с поддерживающим их окружением — это положение требовало очень подробного толкования. В правовых дискуссиях межвоенного периода не было достигнуто межгосударственного консенсуса по данному вопросу, но, за исключением французской правовой школы, взятие заложников было признано совершенно законным. При убийстве заложников мысли и мнения расходились, поскольку почти только немецкие военные юристы недвусмысленно настаивали на этой мере и пытались оправдать такую точку зрения сохранением «зоны ведения боевых действий». На процессах против военных преступников в послевоенное время это разногласие проявилось в последний раз, когда судьи Нюрнбергского трибунала против главных военных преступников рассматривали убийство заложников принципиально незаконным, а их коллеги в последующих процессах — как все же соответствующее действующему международному законодательству. В двух последних случаях приговоры обвиняемым основывались только на эксцессах, допускавшихся немцами при этой практике (квотах расстрела 1:100) [218].
Еще в Рейхсвере проводилось мнение, что выступления партизан необходимо встречать как можно большей жестокостью, чтобы, как тогда говори-лось, подавить распространение пожара в зародыше. Хотя этот метод оказался малоэффективным, борьба с повстанцами переросла в имеющую региональные отличия спираль насилия неожиданных размеров. Убийство заложников и непричастных граждан, сожжение деревень вскоре стали повсеместно практикуемым обычаем войны, который по своему характеру, впрочем, не отличался от борьбы с партизанами во время Наполеоновских войн или в период Первой мировой войны. Новым, правда, стал размах. Жесткая немецкая оккупационная политика тоже стала причиной того, что во время Второй мировой войны насчитывалось необыкновенно большое число жертв среди мирного населения — более 60. Различие между военными комбатантами как законной цели военных действий и гражданскими лицами, находящимися под защитой права некомбатантами, было практически стерто.