Протоколы подслушивания показывают просто идеально типичное восприятие партизанской войны солдатами Вермахта. Они подтверждают, что командование и войска в этом случае думали одинаково. Так, жестокие «решительные действия» почти узаконивались психологическим воздействием.
ГЕРИКЕ: В России в прошлом году небольшое немецкое подразделение отправили в одну деревню с каким-то заданием. Деревня находилась на местности, занятой немцами. В деревне на подразделение было совершено на-падение, и все его солдаты были убиты. За этим последовала карательная экспедиция. В деревне было пятьдесят жителей. Из них сорок девять рас-стреляли, а одного отправили на все четыре стороны, чтобы он ходил по окрестностям и рассказывал, что происходит с населением, если нападают на немецкого солдата [219].
На нападения немецкие войска отвечали жестоким насилием, как следует из разговора Франца Кнайпа и Эберхарда Керле. Они не находят в этом ничего предосудительного и считают, что именно партизаны заслуживали жестокой смерти.
КНАЙП: Там что-то случилось, и дело было поручено полковнику Хоппе.
КЕРЛЕ: Хоппе, это же известный человек, это кавалер Рыцарского креста? [220]
КНАЙП: Да, он взял Шлиссельбург, он еще отдавал приказы. «Как вы нас, так и мы вас», он потребовал, чтобы они сказали, кто повесил (?) немца. Толь-ко указать, тогда все будет хорошо. И ни одна свинья не сказала ни слова, будто они не знали. Скомандовали: «Всем налево, пошли». Потом их отвели в лес, а потом ты только слышишь: тра-та-та.
КЕРЛЕ: На Кавказе, в 1 — й горной дивизии, когда одного из нас убили, тогда никакому лейтенанту не надо было отдавать приказа, достали пистолеты, и всех подряд: женщин, детей, всех, кого видели, туда…
КНАЙП: У нас как-то раз группа партизан напала на колонну с ранеными и всех прикончила. Через полчаса их поймали, под Новгородом, привели в песчаный карьер и со всех сторон дали по ним из пулеметов и пистолетов.
КЕРЛЕ: Их надо убивать медленно, они не стоят того, чтобы их расстреливали. Казаки отлично действовали против партизан, я это видел на юге [221].
Интересно, что Керле и Кнайп совершенно расходились во мнениях о военной службе. Для Керле тупая жизнь на военной службе была «идиотизмом» и «дерьмом», Для Кнайпа — напротив, «воспитанием» [222]. Несмотря на эти различия во взглядах на жизнь у радиста и пехотинца СС, в методах борьбы с партизанами они абсолютно друг с другом соглашались. Закон войны на практике часто устанавливает совершенно не такие нормы, как закон, следующий из международного права. На этом фоне солдаты говорят о военных преступлениях спокойно, и лишь изредка с возмущением, в любом случае по-ведение местного населения дает повод к удивлению. Но в целом они считают действия против любой формы отказа сотрудничать на оккупированных территориях необходимыми, и это — уже в октябре 1940 года, как показывает следующий разговор.
УРБИХ*: А потом стало видно, как гестапо вылавливает каждую мелочь. Прежде всего те вещи, как они сейчас работают в Польше.
ХАРРЕР*: В Норвегии тоже. В Норвегии у них сейчас было много работы.
ШТАЙНХАУЗЕР: Да?
ХАРРЕР: Да, мне рассказывали…
УРБИХ: Прикончили толпу норвежских офицеров…
ХАРРЕР: Я убежден, если бы мы действительно что-нибудь оккупировали здесь в Англии, то не смогли бы просто так гулять, как во Франции.
ШТАЙНХАУЗЕР: Не думаю. Это — первые попытки. Но если в городе уложить после этого каждого десятого, тогда все снова прекратится. Здесь нет никакой проблемы. Тогда Адольф применит средства, чтобы заблаговременно прекратить всякую партизанскую деятельность. Вы же знаете, как работают в Польше? Достаточно там прогреметь одному выстрелу, как поднимается настоящий шум! Тогда делают следующее: в этом городе или городском квартале, где стреляли, собирают всех мужчин. За каждый выстрел, который прозвучит в следующую ночь или вообще в ближайшее время, расстреливают одного человека.
ХАРРЕР: Отлично! [223]
Бросается в глаза, что в этих разговорах не возникает сомнения в том, оправданны ли или соразмерны ли эти формы крайнего насилия в отношении гражданского населения. В глазах солдат не возникает такого вопроса; для них абсолютно ясна необходимость «работы», «решительных действий» и «возмездия». Поэтому возникает лишь вопрос о проведении, и никогда о причине. Соответственно, рассказы о преступлениях являются точно так же частью по-вседневного общения, как и истории о сбитии или о потоплении, которые мы уже знаем. Они не представляют собой ничего особенного, лишь необычные действия или поведение отдельных лиц представляют интерес для рассказа. Как, например, массовые казни после покушения на Райнхарда Гейдриха.