Карнер и при таких условиях остался верен самому себе, хрипло заговорив:
— Молитесь, Лутатини. Может быть, для вас, по знакомству, милостивый всевышний творец сделает чудо и спасет нас всех. А мы вам за это свое месячное жалование отдадим.
Лутатини, точно ничего не понимая, уставился в злое лицо Карнера.
— Молчишь, друг? Молчит и селедка, брошенная в бочку для соленья. Но ей и цена-то всего только один пенс, — издевался Карнер.
Рыжеголовый Кинче время от времени принимался ругать перстень с изумрудом.
Вдруг кто-то крикнул:
— Акула!
Шлюпка остановилась. Все поднялись на ноги и начали смотреть за борт. Перед ними действительно оказалась акула — акула-людоед, или, как ее иначе называют, голубая акула. Она напоминала собою сигару метра в четыре длиною. В сопровождении двух небольших рыбешек — лоцманов — она, виляя хвостом, мирно уплывала и снова возвращалась, то уходя вглубь, то поднимаясь к поверхности. Бросили за борт кусок консервированного мяса. И в прозрачной воде, как два сверкающих кинжала, метнулись к добыче лоцманы. Вслед за ними темным веретеном шарахнулась акула. Прежде чем поймать кусок мяса, она перевернулась на спину, показывая свое беломраморное брюхо. И тут только увидели, как она раскрыла свой страшный поперечный рот, унизанный несколькими рядами острых зубов. Еще раза два бросали ей мясо. Она обнаглела — близко приплыла к лодке и остановилась на глубине одного фута. Ее маленькие глаза с подвижными веками, жутко мигая, с жадностью смотрели на моряков.
Для Сайменса наступил удобный момент продемонстрировать свое преимущество перед матросами. Он вытащил револьвер и приказал то же самое сделать старшему механику и третьему помощнику. Все трое прицелились в акулу. Выстрелы для нее настолько были неожиданны, что она высоко взметнула свой гибкий хвост и, словно веслом, ударила им по воде, обдав шлюпку брызгами.
Акула скрылась.
Теперь внимание всех было сосредоточено на бочонке. Никто ни о чем не хотел думать — лишь бы скорее получить живительную влагу, чтобы смочить пылающий рот.
Зато думал за всех Сайменс, крепко думал. Перед ним стояла трудная задача: то, на что он решился, может немедленно вызвать катастрофу, но это же может и отодвинуть ее на целые сутки. Продолжая держать револьвер в правой руке, он криво усмехнулся запекшимися губами и, как бы вспомнив что-то, заговорил:
— Кинче!
— Есть!
— Тот перстень, который ты собирался утопить в океане, не похож ли он на мой, вот на этот?
Он приподнял левую руку и согнул пальцы, чтобы яснее видели все сверкающий изумруд. Команде был брошен вызов. Матросы знали, что первый штурман, несмотря на свою самую заурядную внешность, обладал непоколебимой волей и решимостью. Если нужно будет, он пустит в человека пулю, не дрогнув ни одним мускулом. Все зависело от ответа Кинче. А тот, не ожидавший такого вопроса, молчал, словно обдумывая, что сказать. В напряженной тишине проходили секунды ожидания. Домбер первый потянулся к веслу, некоторые матросы последовали его примеру. Остальные, откачнувшись от рыжеголового Кинче, сжались и не сводили глаз с револьвера. Лишь Лутатини весь подался вперед, вытянул шею, нахмурил лоб.
— Да, да, сеньор Сайменс, очень похож! — вдруг громко закричал Кинче и сразу осекся под тяжелым, тусклым взглядом первого штурмана. — Впрочем, не очень похож… — продолжал он уже слабым голосом. — Мой перстень совсем не такой…