Сайменс достал из бокового кармана своего кителя бумаги, выданные французским истребителем и голландским пароходом. Первый удостоверял, как подобрал орионовцев, умиравших от недостатка воды на спасательных шлюпках, а второй — о доставке их в Роттердам. Присоединив к бумагам свои личные документы, он все это подал консулу и заявил:
— Судовая касса также забрана немцами. Весь наш экипаж остался без средств. А у некоторых нет и личных удостоверений. Я полагаю, что вы не откажете нам в просьбе удовлетворить претензии персонала и команды.
Матросы насторожились — дело дошло до самого главного.
— Да, конечно, это наша обязанность, — сказал консул и, мельком взглянув в документы, передал их прилизанному чиновнику. — Вы, сеньор Фарино, проверьте все бумаги и удовлетворите претензии моряков. Расходы должны быть заверены старшим штурманом и внесены в счет той пароходной компании, которой принадлежал потопленный «Орион». Я тороплюсь. До свидания!
Консул скрылся за портьерами.
Началась обычная канитель. Долго составляли протокол о гибели «Ориона». Но матросов волновало другое: как будет вести себя старший штурман, когда они заявят о своих убытках? Не будет ли он доказывать, что у них не было никаких вещей? И какой вообще он даст о них отзыв? Все с нетерпением ждали этого момента. И вдруг Сайменс, словно угадав их мысли, сам заговорил об этом, заговорил спокойным и уверенным тоном, не допускающим никаких возражений:
— Прежде всего я должен заявить вам, сеньор Фарино, что команда на «Орионе» была самая образцовая. Все обязанности выполнялись добросовестно. Между администрацией и командой не было ни одного конфликта, никаких трений. Весь экипаж наш как бы считался одной дружной семьей, несмотря на разницу положения начальства и подчиненных.
Матросы, слушая это, не верили своим ушам. Они стояли кучкой позади механиков и штурманов затаив дыхание, грязные и рваные. То, что говорил о них первый штурман, которого они хотели убить, казалось так же невероятным, как если бы им сказали, что акула стала на защиту их интересов. А тот продолжал:
— Во время гибели корабля я не заметил никакого намека на панику. А затем, когда пересели на спасательные шлюпки, им пришлось много выстрадать от недостатка воды. Ведь недаром погибли у нас младший поваренок и один кочегар, а старшего повара сегодня отправили в больницу. Эти люди явились к вам почти с того света. И все-таки, при таких невероятных условиях, они безропотно работали на веслах. Я за много лет своего плавания впервые встречаюсь с такой великолепной командой. К сказанному должен еще прибавить, что у нас не было ни одного пьяницы. С таким моим отзывом, я полагаю, согласятся и мои младшие коллеги.
Сайменс, повернувшись, строго посмотрел на второго и третьего штурманов.
— Совершенно верно, другого мнения и не может быть о команде, — с готовностью ответили оба штурмана.
— А вы что скажете, чиф? — спросил Сайменс старшего механика.
— Я вполне согласен с вашей оценкой команды, — подтвердил Сотильо.
Фарино лениво слушал, а сидевший с ним рядом стенографист записывал показания.
Сайменс снова начал:
— Тем более досадно, что у таких добросовестных матросов пропало так много вещей. Все их сбережения лежат на дне океана вместе с пароходом. Осталось только то, что было надето на них, — грязное тряпье.
— А как обстоит дело с жалованьем? — осведомился сеньор Фарино.
— За исключением аванса, выданного им на берегу, они в пути ничего не получали.
Сайменс умолчал о тех деньгах, которые получила с него команда, когда стояли в бухте острова Ожидание. Матросы, недоумевая, тайком толкали друг друга. Откуда у него появилась такая жалость к ним? Нет ли тут какого-нибудь подвоха? Не могло этого быть — старший штурман был слишком серьезен и даже бледен. А Лутатини смотрел на бывшего своего врага, тараща глаза, как на непостижимое чудо. Этот человек совершенно сбил его с толку.
Приступили к описи убытков, понесенных командой при аварии судна. Матросы оживились. Заработала фантазия. Чего только у них не было! Чемоданы, одежда, белье, обручальные кольца, ножи, бритвенные принадлежности, часы, альбомы, самопишущие перья, фотографические аппараты, портсигары, золотые запонки и даже библии в переплетах. Если принять еще во внимание недополученное жалованье, то на долю каждого приходится сумма, считая на голландские деньги, около пятисот гульденов.