— Да, я проснулся. Ну, и что же из этого? — спросил Лутатини и насторожился.
— Пора стать на работу.
Лутатини решил оказать сопротивление.
— А если я не пойду? Меня обманом взяли на корабль.
Боцман придвинулся и, ощерив рот с поломанными зубами, загремел:
— Что? Не пойдешь? Я тебя разукрашу, как бог черепаху!
Словно железными клещами, он схватил Лутатини за руку и дернул его с такой силой, что тот в одно мгновение очутился на койке в сидячем положении.
— Через пять минут я вернусь, — сердито бросил боцман, уходя из кубрика.
Лутатини не ожидал, что боцман может так грубо с ним обращаться. Это сразу лишило его силы воли. Он поднялся и покорно, как запуганный школьник, начал одеваться.
Один из матросов посоветовал ему:
— Вы бы, друг, поберегли свой костюм. Он еще пригодится вам. Да и неудобно в нем работать.
— А во что же я оденусь?
— Возьмите у стюарда донгери. Потом вычтут из жалованья. Правда, раза в два дороже, но иначе не обойтись.
Через несколько минут, не глядя на чернокожего человека, Лутатини расписывался в ведомости. Переодевался он торопливо. В голове звенела фраза: «Я тебя разукрашу, как бог черепаху!» Было стыдно перед матросами, горечью оскорбления наполнилась душа, он готов был кричать и бесноваться, но старался смириться. Вероятно, так угодно богу, чтобы его пастырь подвергся тяжкому испытанию…
Поднявшись на верхнюю палубу, Лутатини растерянно огляделся. От вчерашней непогоды ничего не осталось. Широко раскинулся Атлантический океан. Голубел простор, залитый солнцем. Ленивая зыбь гладко поблескивала, точно покрытая олифой. Медленно покачивался с борта на борт «Орион», двигаясь в лучистую даль восьмиузловым ходом. По мостику прохаживался третий штурман Рит, похожий на юношу в своем новеньком белом кителе, в фуражке с блестящим золотым вензелем. Несколько человек из команды чистило медные части на иллюминаторах офицерских кают. Боцман находился на корме, занимаясь исправлением механического лота. Лутатини, стуча деревянными башмаками, прошел туда. Он в нерешительности потоптался на месте, потом, сделав усилие над собою и опустив глаза, спросил:
— Что прикажете делать?
— Подожди.
Пока боцман занимался своим делом, Лутатини смотрел за корму. И ничего не видел, кроме изогнутого небосклона, скрывшего его родную землю надолго, — быть может, навсегда. Под широким подзором бурно шумели лопасти винта, двигая вперед огромнейший корпус судна с грузом в шесть тысяч тонн. О, если бы можно было повернуть корабль в обратную сторону! Бывший священник, а теперь — матрос в таком платье, в котором не узнала бы его родная мать… (Черные блестящие глаза его стали влажными.)
— Идем! — сказал наконец боцман.
Лутатини покорно пошел за ним к машинному кожуху. Боцман, просунув голову в отверстие вентилятора, крикнул в кочегарку:
— Домбер!
На палубу поднялся старший кочегар. Это был здоровенный датчанин, напоминающий каменную глыбу. Расстегнутая рубаха обнажала крутую грудь, заросшую волосами. Длинные и мускулистые руки, согнутые в локтях, были похожи на два стальных рычага. Он твердо стоял, раздвинув ноги, толстые и крепкие, словно кнехты. Во всей его фигуре, нескладной, покрытой копотью, было что-то от пещерного жителя.
— По распоряжению первого помощника и с согласия чифа этот господин назначен к вам в преисподнюю в качестве угольщика.
Домбер обвел Лутатини угрюмым взглядом бегемота, сморщив низкий лоб в крупные складки, и прохрипел ободранной глоткой:
— Помощи от него будет мало.
— Ты своими кулаками мертвого научишь работать.
Лутатини, спускаясь по железным трапам в машинное отделение, думал, что он отдан на съедение этому нескладному человеку. Боясь сорваться, он медленно и осторожно переставлял ноги с одной ступеньки на другую. Над ним смеялся машинист:
— Вот этот поработает!..
В кочегарке, отделенной от машины железной переборкой, было жарко. Работали здесь трое, включая сюда и Домбера, — по одному человеку у каждого котла. Без лишних слов старший кочегар рассказал Лутатини о его обязанностях. Нужно было наполнять тачку углем и подвозить ее ближе к топкам. Работа была проста, но и она требовала сноровки. В непривычных руках железная лопата не входила в уголь, с грохотом скользя по неровной ее поверхности, забирая лишь два-три куска.
— Нужно поддевать по настилке, тогда вы зачерпнете полную лопату, — мрачно посоветовал ему Домбер.
После этого с насыпкой угля пошло быстрее. Хуже обстояло дело с тачкой. Она вертелась в руках, валилась набок, а при малейшем крене судна катилась не туда, куда следует, часто удаляясь в переборку и опрокидываясь. А топки, как ненасытные пасти, поглощали невероятное количество угля. Кочегары время от времени покрикивали: