Щекотно, немного кисло, но приятно.
Открыто и пристально смотреть на Инночку теперь представлялось постыдным.
Артур написал девочке записку: «Кажется, я в тебя влюбился», – но отправить её не решился, вдруг, кто перехватит.
Уроки тянулись, как томление на больничной койке.
Артуру было известно это неприятное ощущение.
На переменах они намеренно и демонстративно стояли отдельно, старательно изображая полное безразличие.
Голова от переживаний шла кругом.
Рассмотреть Инночку, нарисовать для себя её выразительный портрет, никак не получалось.
Подружка отчего-то застенчиво горбилась, смущалась, краснела, двигалась неловко.
Это была та же, но в то же время совсем другая девочка, точнее, теперь уже девушка.
Ведь и она тоже целовалась. Значит, стала взрослой.
Артур, тем не менее, её не узнавал.
Светлую головку, как и прежде, венчали те же кудряшки. Обычное, как всегда, школьное платье, передник с рюшами, скромные ботиночки.
Казалось бы – ничего необычного. Но это совсем не так.
А эти округлые формы: выпуклая попа, узкая талия, округлые коленки, рельефная грудь?
Не было их вчера, точно не было.
Её облик стал волнующе притягивать, соблазнять, манить.
Все эти неожиданно появившиеся из небытия детали хотелось трогать, обнимать, ласкать.
Пусть не на самом деле, хотя бы в воображении.
Артур представил себе, как проводит ладонью по изгибу груди, оглянулся невольно, почувствовал, как пылают уши.
Что-то во всём этом шаманстве было не так.
Не так, как всегда.
Инночка сегодня слишком долго учила уроки.
Артур ждал и ждал, как всегда безропотно сидя на скамейке под окнами, а она всё не выходила.
В голове роились мысли: что он сделал неправильно?
Или все-таки застукал кто-то за гаражами, сообщил её родителям?
Да не было там никого.
Отчего-то стало жалко себя, захотелось плакать.
Неизвестность стала совсем невыносимой.
Артур махнул рукой, безвольно опустил голову и поплёлся, решив, что всё кончено.
Он потерял подругу, вот что главное.
Нельзя было с ней так поступать.
Нечего было лезть со своими дурацкими поцелуями.
Теперь придётся извиняться, просить прощение.
Кто знает, чем его вольность может закончиться.
Сольфеджио любви Часть 2
Не успел он отойти, как услышал взволнованный голос.
– Артурчик, ты куда? Ну, не могла я тебе сообщить. Мамка заставила генеральную приборку делать. Вечером бабушка приедет, она у нас такая чистюля. Пошли со мной, я в лесу одно замечательное место знаю, в орешнике. Там бревно на камнях, костёр можно разжечь. У тебя спички есть?
– Откуда? Я это место знаю. Там Игорь Шилкин с Алкой Карпушкиной целовались, я видел.
– Подглядывал? Вот ты какой!
– Случайно вышло. Я уж думал и нас с тобой кто-то выследил, когда мы за гаражом… боялся, что ты поэтому не выходишь.
– Боялся, говоришь? А понравилось? Только честно.
– Не знаю. Вроде… ничего так. А вообще…
– Почему вы, мальчишки, такие трусливые? Драться умеете, а как правду сказать…
– Ну, ты чего, Инка. Скажешь тебе чего-нибудь не то, потом ищи ветра в поле.
– Ветра, значит? Намекаешь, что у меня ветер в голове? А ты белый и пушистый. Ладно, уж, ври теперь дальше. Только никуда мы теперь не идём.
– Пошутил я. Нет, соврал. Честно.
– Честно соврал?
– Не путай меня, а. Без тебя собьюсь. Вот, записку прочитай.
– Давно? Написал, спрашиваю, когда?
– После того как это, ну, сама знаешь.
– Мямля ты, Артурчик. Здесь хоть не соврал? И почему, интересно знать, тебе только кажется? Я, например, точно знаю, что ты меня любишь. По глазам вижу.
– А ты, ты меня любишь?
– Девушек о таком не спрашивают. Это некультурно. Пошли уже в лес, горе моё.
Артур шёл, рассуждая сам с собой: почему она для меня радость, а я, для неё горе?
Это ему было не совсем понятно.
Ведь у них почти одни и те же интересы, если не считать её занятия музыкой, с которой Артур никак не мог подружиться.
Да, Инна более уверена в себе, лучше и точнее выражает мысли, заранее знает, чего ждёт от того или иного события.